Ахматова в моем зеркале. Лиза Дионисиаду
трагичность ахматовской судьбы и то изящество, с которым неизбывная боль пронизывала строки поэтессы. Я много раз представляла ее стоящей в очереди перед тяжелыми воротами ленинградской тюрьмы вместе с родными других узников, чтобы передать сыну посылочку с хлебом и консервами, и вспоминала, как узнавшая Ахматову женщина прошептала ей на ухо посиневшими губами: «А это вы можете описать?»
«Не может быть, чтобы это были вы», – прошептала я непослушными губами.
Она улыбнулась и, как мне показалось, даже слегка наклонилась ко мне. Правой рукой женщина откинула со лба непослушную прядь волос.
«У меня всегда были любопытные отношения с зеркалами… Да и общаться мне легче с зазеркальными силами нежели с реальными людьми. Редко в каких моих стихах не появляются зеркала, и сама я с малых лет ощущала себя скорее отражением в зеркале, и иные реальности перетекали в мою через зеркала».
Ахматова говорила по-русски, на знакомом мне языке, выученном еще в молодости за шесть лет пребывания в ее стране. Голос поэтессы звучал именно так, как и в моих мыслях. Глубокий, без излишних перепадов, но с каким-то надломом в конце фразы, как будто рвался.
Ахматова говорила. Изображение в зеркале обращалось ко мне. Нет, нет, это не могло быть наваждением!
«Анна, я действительно не знаю, что сказать. То, что вы здесь, – для меня огромная радость, но и потрясение. Я в растерянности. Как могло такое случиться? Как вы здесь оказались?»
«Я почувствовала, что нас что-то роднит. Наверное, печаль. Вы были так одиноки, вот я и решила заглянуть. У нас есть что сказать друг другу, как вы думаете?»
«Вы решили составить мне компанию через зеркало?» – улыбнулась я, продолжая недоумевать, будучи уверенной, что все происходящее – не более чем плод моей фантазии. Однако с недавних пор реальное и фантастическое так тесно переплелись в моей судьбе, что различать, что есть что, не было никакой охоты.
Я взяла стул, придвинула его к зеркалу и зажгла сигарету.
«Надеюсь, вас не беспокоит, что я курю».
«Нисколько. Я ведь тоже дымлю как паровоз. Слава богу, сейчас нет дефицита спичек, – она улыбнулась. – Было время, когда я каждое утро выходила с папиросой на Троицкий мост и просила спички у прохожих».
Некоторое время мы молчали. Я задумалась, она же молча удалилась вглубь зеркала. До меня донеслись шорохи, будто Ахматова что-то искала. Наконец она появилась, держа в руках черный костяной мундштук. Закурила папиросу, и мне показалось, что облачка дыма наших табачных дымков соприкоснулись.
«Когда-то вы написали, что лучше не думать о том, что там, за зеркалами… Но некоторым это не под силу… Мы ныряем в зеркала, играя со временем, в поисках объяснений случившемуся или, скорее, пытаясь представить, что могло бы случиться. Ведь есть города, улицы, сопровождающие нас всю жизнь, воспоминания, люди, маски. Вот и вы предстали передо мной…»
«Чтобы мы смогли встречаться, вам придется пожертвовать своим отражением.