Эмоции оптом. Юлия Волшебная
до третьего не стоит доводить. Я бы попросила тебя совсем меня аннулировать, но боюсь, что тогда не смогу в будущем принести больше пользы «союзникам». Всё-таки доступ в город мне ещё может пригодиться.
– Тебе больше не нужно будет регулярно возвращаться в «Северный» или в любой другой город. Я позабочусь об этом. Во всяком случае, пока я жив, все рапорты от «Системы учёта и анализа поведения граждан» – всё, что она вздумает донести на тебя, а точнее, на Эшли Кроутон, – будет блокироваться и фильтроваться. Не переживай, это давно отработанный процесс. Не ты первая.
«– У меня могут возникнуть проблемы при въезде в город, если я сменю причёску», – вспомнила я разговор с Грегом незадолго до его гибели.
«Для этого существуют парики», – ответил он тогда. Мне казалось, я по-прежнему ощущаю тепло его дыхания на своей шее.
– Ты даже не представляешь, сколь ценный подарок сейчас мне сделал! – повернулась я к отцу, стараясь сдержать навернувшиеся слёзы. – Не знаю, как тебя за всё отблагодарить.
– Радость в твоих глазах – вот лучшая благодарность для меня, дочка. – Я хочу, чтобы ты была счастлива.
«Как можно радоваться тому, что радуется кто-то другой?» – на этот раз мне вспомнился один из первых вопросов, которые я задавала Грегу в самом начале нашего общения. С тех пор прошло меньше года. А кажется, будто целая жизнь.
Пока я копалась в собственных воспоминаниях, что-то в книжном шкафу Грега привлекло взгляд Альберта. Он встал с дивана и медленно, почти крадучись, подошёл к шкафу.
– Могу я…? – осторожно спросил отец, взглядом и движением головы указывая на книги, очевидно, подразумевая, что хотел бы рассмотреть какие-то из них поближе.
Я кивнула, не видя причин отказывать ему в этом.
Вскоре в руках Альберта оказалась книга. Простая белая обложка с изображением полуразрушенной колонны какого-то древнего архитектурного сооружения. Отец с нежностью оглядел том, и, не открывая, процитировал по памяти:
«– Дни будущего предо мной стоят
цепочкой радужной свечей зажжённых –
живых, горячих, золотистых свечек.
Дни миновавшие остались позади
печальной чередой свечей погасших,
те, что поближе, всё ещё дымятся,
остывшие, расплывшиеся свечи».[2]
– Как грустно и красиво… «Константинос Кавафис. Полное собрание стихотворений», – прочитала я на обложке, приблизившись к Альберту.
– Любимый поэт Анны, – проговорил отец. Он открыл книгу и машинально пролистал несколько страниц, а затем с нежностью провёл ладонью по одному из раскрытых разворотов. – У неё было точно такое издание. Анна знала все стихи из него наизусть, – внезапно он захлопнул книгу и вернул её на полку. – Кстати, ты не скучаешь по каким-то вещам, оставленным в Центрополисе? – спросил он,
Константинос Кавафис, «Свечи». Пер. С.Ильинской.