Честные папоротники. Виталий Шатовкин
поэтического поля, вы сможете оказаться в пространстве, у которого нет последнего словесного определения, как и у вас самих, в том ускользающем объеме, из которого и творятся стихи, вещи мира и мы сами. Он-то и обозначен, прежде всего, как подоснова всего в пропадающей и возникающей поэтике «Честных папоротников». И поймав это зияние с помощью усложненного слова, вы, возможно, лучше почувствуете то, что лежит по ту сторону слова – Бытие мира и Бытие себя.
Часть первая
[Я]
«Я плыл, я тёк, я дребезжал – покуда был…»
Я плыл, я тёк, я дребезжал – покуда был
расчетвертован, и выемкой осиных
жал – весь алфавит на мне
наколот. Где буквы лязгом позвонков —
одна к одной – бурлящим градом —
сплетались сотней узелков,
-–
станочницей и
шелкопрядом.
Неверленд
Колосс на глиняных ногах – возможно, ночь так видится
ребёнку, переживающему страх не меньший, чем
родимое пятно – в районе локтевого сгиба —
кирпич влетающий в окно – на берег
выпавшая рыба. Кровит её надорванный плавник, пока
вокруг срастаются краями – тень шторки и ночной
кошачий крик – не покидай убежище своё в
надежде перепрятать страшный сон
и рассказать о нём на утро маме. Сойдёт за наводнение
испуг – ты вспомнишь, первый раз катился с горки,
стояла женщина бетонная без рук – изнанка
облака и праздничная гжель – а над
заливом пятнышко моторки – неслось как шмель. Храня
от глаз чужих благую весть, покуда зреют огоньки
миндалин, оно – то разрасталось до небес —
цветная скатерть с общего стола – то
исчезало, то врастало в камень, то становилось тоньше,
чем игла. И не найдёшь в кармане, как ни шарь, а
если спросят: ничего не видел, неопалимый
шепотом кустарь – придонный узелок
-–
трескучих мидий.
Сургучный мальчик
В оконной раме вспыхнет наугад – нательный крест и
запертая птица – нет ожиданий – горбится печаль:
войдёшь в неё, она начнёт двоиться и клеить
твёрдый знак на календарь. Наш город
выгнут – соевый стручок, кулак разгульный – тромб в
груди тирана – клубничных трещин равномерный
срез – здесь мальчик лепит тень аэроплана и
дальше с ней живёт наперевес. Хранит
в слезах не воздух – мыльный шар – поддужный лязг
и певчий колокольчик, над язычком его стрекочет
луг и застревает мятликом в подмышках, а он
замрёт на месте, сделав круг, и встанет,
словно циркуль – без одышки. Так смерть видней. Не
вытолкнуть