Честные папоротники. Виталий Шатовкин

      Я в брошенной марле увидел густеющий луг, где в

      каждой ячейке зарыт одуванчика шорох – он

      выпуклый гипс и дыхания девичьих рук,

      и собранный в след от ракетницы

      медленный порох. Всё это – искусственный сон на

      большой высоте, где в пьезо-оркестре играет

      блестящий Гагарин – колышется облако,

      Ленин скребёт мавзолей, одетый,

      по-белому, как медоносный гербарий. Но тянутся

      губы ко мне словно магниевый сплав, дыхнёт

      и отступит назад винтовая опора – и лес,

      как один монотонный гружённый

      состав, к себе в этот раз прижимает меня до упора.

      В нём хочется петь и берёзовый воздух плести,

      а после бежать наутёк по распластанным

      кронам – и мышечной силой – как

      лодочной жердью грести – застряв позолоченной

      спицей в груди Аполлона. Когда бы ни музыка,

      всюду сошёл налегке, усидчивым газом в

      одной из шахтерских кабинок, чтоб

      видеть бурлящие руды, как кровь в желваке, пока

      от неё не отняли бордовый суглинок. Утянет к

      врагам аккуратный бикфордовый шов, где

      ты на простынке сутулясь наперник

      латаешь – а рядом латает свой собственный голод

      Иов и крылья откинула мокрая тень бельевая.

      Избавиться разом и тихо смотреть на пин —

      понг – тот шарик, себя бальзамируя,

      сделает чудо – то станет похожим

      на вышедший к морю Меконг,

      то в воздухе встречном

      застынет куском

      -–

      изумруда.

      Весомое, двуручное тепло – цветная память о

      прошедшем лете – ты дунешь на ладонь,

      как на стекло, и звон, хрустальный

      звон, пойдёт повсюду: в нём

      пара рыб и праздничное блюдо, и дерево, что

      в дерево вросло. Вся эта близость, схожая

      с родством, есть непременно холод

      и комета, звезда зажжённая

      над ёлкой в Рождество – дверной глазок плюс

      безвозмездный дар – рука пятиконечная

      одета, а в ней пожар. В ней иволга,

      поющая навзрыд, нечаянная

      детская пропажа – спохватишься,

      ну а она всё там – фигуркой

      подвесного пилотажа

      с резиночкой,

      -–

      пришитой

      к рукавам.

      От повернувшихся ко мне спиной – тень отделяется

      густой молочной пенкой, горит осенний воздух

      расписной в проштрафившейся бабочке —

      белянке. В него упасть и дальше

      ни