Безымянное имя. Избранное XXI. Книга стихотворений. Вячеслав Шаповалов
жизнь, легко не торопи, но и задержаться не моги
у славянско-аглицкой степи,
у киргиз-кайсацкия тайги.
Наважденье, что на берегу бег лавины гиблой укрощён,
что Семёнов племенем Бугу взят да и Тянь-Шанским окрещён.
Наважденье, что чужой язык примет голос твой в чужих ночах:
конь к чужому строю не привык,
не согреет нас чужой очаг.
Правда то, что властный комиссар прорычит по тройке корешам —
и рыгнет в приёмной есаул: – Возвращайся в свой аул, Саул!
Каждый здесь утратил, что обрёл.
Гаснет разгорающийся свет —
и чугунный рушится орёл, треплющий оливковую ветвь.
Николай Михалыч,
гражданин,
то ль Пржевальский,
то ли Карамзин,
поддержи беззубого орла!..
Нет!
Уже надежда умерла.
Ваши позабудут имена
и стряхнут наитье племена,
предаваясь вековой мечте в радостно-прекрасной барымте.[4]
Что же толку было – годом год поверять, чужую грязь месить? —
незачем врастать в чужой народ,
двух стволов, Мичурин, не срастить!
Катит на наместника народ, тянет на Мазепу – Кочубей.
Что ты рвёшься к скифам, Геродот! —
дома те же скифы, хоть убей.
Меркнет юрта, врезанная в склон, прозреваем ложь своей любви.
Позже это объяснит Леви —
Стросс. Но то совсем иной резон,
ибо двуязычные слова, дар очередному палачу,
прячут – русско-аглицкая Чу
и киргиз-кайсацкая Нева…
Киргизская охота
Срубленная, пала в разнотравье
Солнца золотая голова.
Сворой разномастною затравлен,
Волк искал последние слова —
Те ли, что вначале были Словом,
Или что-то, может быть, ещё? —
В мутном мареве солончаковом
Смерть дышала в спину горячо.
Кони от плетей осатанели,
В их глазах был красный волчий свет,
И на склонах отшатнулись ели,
Ибо смерти не было и нет.
Каменный обрыв – конец ущелья,
Каменный мешок сухой реки:
На чужом пиру творись, похмелье
Боя – боли, жизни и тоски.
Серой грудью пав на серый вереск
В миг, когда живому всё равно,
На закат малиновый ощерясь,
Зверь дышал протяжно и темно.
И камча, что лошадь кровянила,
Шевельнулась, подавая знак,
И тотчас же в сторону аила
Поскакали известить зевак.
Спешились и двинулись неспешно,
Ибо злобе в мире места нет:
Всё, что совершается – безгрешно,
Лишь в глазах – тот красный волчий свет.
Равнодушен перед псовой ратью,
С пьяным ветром сглатывая кровь,
Волк молчал —
И смертный свет во взгляде
Был уже бесплотен, как любовь.
Ночь сквозила сумеречной тучей,
Скоро обещая холода.
Плакал, бился родничок в падучей,
Первая прорезалась звезда.
Жизнь
Набег с угоном скота (кирг.).