Дым империи. Ян Бруштейн

      Лубны, Миргород, Диканька —

      Ты попробуй, чудик, встань-ка

      На забытые следы.

      Девочкой была бабуля,

      И степные ветры дули,

      И стихали у воды.

      Принимала речка Сула

      Всё, что смыло и уснуло,

      Уносила до Днiпра —

      Все испуганные плачи,

      Все девчачьи неудачи,

      Все побеги со двора…

      Лубны злые, золотые,

      В прежнем времени застыли,

      Словно муха в янтаре,

      Вместе с криками погрома,

      Вместе с ликами у дома,

      И с убитым во дворе.

      Миргород, Диканька, Лубны…

      Снова улицы безлюдны,

      Только ходит в тишине

      Николай Василич Гоголь —

      Вдоль по улице убогой,

      В страшном бабушкином сне…

      Мой брат бородат, преисполнен огня

      И радостной веры.

      Возможно, мой брат осуждает меня,

      Надеюсь, что в меру.

      Он беден, и ноша его велика:

      Всевышний да дети.

      В его бороде утонули века,

      В глазах его ветер.

      Он там, где ракеты летят во дворы,

      Он вместе со всеми.

      Лежат между нами века и миры,

      Пространство и время.

      Молись же, молись, чтобы здесь, на звезде,

      Огни не погасли…

      Приехал ко мне на один только день —

      Я плачу, я счастлив.

      Его поджидают судьба и хамсин,

      Пути и потери.

      Что делать, так вышло, он Божий хасид,

      И ноша по вере.

      А я, стихотворец, вовеки неправ,

      И верю не слишком…

      Печаль моя, свет мой, возлюбленный рав,

      Мой младший братишка.

      Я там, где иглы минаретов

      Звездами небо помечали,

      Стремился в клезмерное лето

      Навстречу счастью и печали.

      Где величавые хасиды

      На языке почти забытом

      Субботу пели с древней силой,

      Как будто шторм гудел за бортом.

      И эта музыка на идиш

      Среди победного иврита —

      Казалось, дверь толкнёшь, и выйдешь

      Во время, что давно закрыто.

      И дед, в губах зажавший дратву,

      И бабушка с кошерной рыбой…

      Я на горячий Север, к брату,

      Где всё припомнить мы могли бы.

      Под небом выжженным и тусклым

      Одна судьба на многих лицах.

      А я писал стихи на русском,

      На самом близком во языцех.

      Ну сделай, Господи, для меня

      Так, чтобы попросту были живы

      Среди вранья и среди огня

      Все – и любимые, и чужие!

      И тот, кто пялится сквозь прицел,

      И тот, кто молится о заблудших.

      Прости, я лишнего захотел,

      Когда земля забирает лучших,

      Когда