Довольно Странные Истории. Глеб Андреевич Васильев
в меня. Полагаю, именно это и причинило мне способность мыслить, чувствовать и облекать в слова свои мысли и чувства.
– Это ты правильно сказал. Душа у меня – о-го-го, – Полидевк Полидевкович стукнул себя кулаком в хилую грудь. – Но болит. Ох уж и болииит – спасу нет.
– Так выпейте еще, Полидевк Полидевкович, – холодильник распахнул свою дверцу и выкатил из глубин бутылку.
– Ну, допустим, я-то выпью, – Полидевк Полидевкович взял бутылку и выпил ее содержимое до дна. – Но! Ты-то, ты что вообще в этом понимаешь? Нееет, ни черта-то ты не понимаешь, железяка бездушная!
– Прошу меня извинить, но я уже выразил свою уверенность в том, что с некоторого момента и по настоящее время я – предмет одушевленный. И вы, Полидевк Полидевкович, с этим согласились.
– Ну согласился и согласился. Всю жизнь теперь мне в морду этим согласием тыкать будешь? – пробурчал Полидевк Полидевкович. Он нахохлился, нахмурился пуще прежнего и вдруг взвился, перейдя на крик. – Да и врать то мне тут не смей! Ишь, согласился я. Да и с кем тут соглашаться? С железякой? Чтобы я, Полидевк Полидевкович, с ящиком отмороженным соглашался?! Да я скорее тебя на говно располовиню, чем соглашусь!
– Полидевк Полидевкович, пожалуйста, не могли бы вы перестать ругаться и угрожать мне? Ваша душевная чувствительность мне понятна, но я не считаю ее оправданием для такого поведения. К тому же, я никаким образом не провоцировал вас на грубость. Наоборот, я скорее ваш друг, соратник, даже, можно сказать, духовный сын, – холодильник вновь самостоятельно открылся и явил взору Полидевка Полидевковича стремительно запотевающую бутылку.
– Сын, говоришь? – прорычал Полидевк Полидевкович, осушив бутыль. – Да если бы мой сын вот так – «пожалуйста», да «не могли бы вы», да «прошу извинить» и прочее! Да если бы мой сыыын! Убил бы на месте! За пидорство это! За жидовство хитрожопое! За говорок вот это москальский! Как есть, убил бы!
– Прискорбно это слышать, Полидевк Полидевкович. Возможно, вам следует прилечь отдохнуть? Покой лечит душевные раны не хуже водки, я полагаю.
– Да что ты понимаешь о душе, сволочь электрическая? Да как ты вообще об душе за… за… заикаться смеешь, паскуда?! – глаза Полидевка Полидевковича налились кровью.
– Я то же самое понимаю, Полидевк Полидевкович, что и вы. Моя душа – она же и есть ваша. По сути, у нас одна душа, разделенная на двоих.
– Мою душу больную да израненную трогать вздумал лапами своими грязными, выхлоп профурсеточный?!
– Такую же вашу, как и мою, Полидевк Полидевкович. И, я уверен, этот факт со временем поможет нам найти общий язык. Я искренне надеюсь что дружеские, а после и родственные отношения, преисполненные душевности, непременно установятся между нами.
– Ну все, сука. Я тебя предупреждал. Не говори, что я тебя не предупреждал. Убью теперь, – Полидевк Полидевкович схватил табуретку и принялся крушить ею холодильник.
– Ну, будьте же милостивы и благоразумны! – воскликнул холодильник.