Довольно Странные Истории. Глеб Андреевич Васильев
Груздюшенька, – мужчина сально захихикал, – не все же работаньку работать. Иногда нужно и пошалить сладенько.
– Бурлеслав, ты дебил? – Улевульвич сложила губы в позу куриного гузна.
– Так ничего же дебильного в том, чтобы распотешиться на часик после трудов праведных, – Бурлеслав облизнул пухлые губы и взъерошил толстыми пальцами опушку редких волос вокруг плешивой поляны на своей лоснящейся голове. – Ну не жеманствуй же лукаво, тигруленька моя жаднохищная.
– Бурлеслав, как ты меня заебал, – Груздина сокрушенно уткнулась умным писательским лбом в рабочую поверхность письменного стола.
– Но ведь уж месяца три как мы ни разочка, Груздюленочек. Дымоходик, знаешь ли, дымоходиком, но ему иногда прочисточка требуется.
– Найди себе Веронику Василькову или еще какую-нибудь колхозную дуру-доярку и ей дымоход прочищай, уёбок, – надрывно прохрипела Улевульвич и швырнула дырокол прямо в извращенческий нос Бурлеслава.
Ушибленный и оскорбленный нос удалился из дверного проема вместе со своим сексуально озабоченным обладателем.
– И запомни, козел, – больше мне ИНТИМ НЕ ПРЕДЛАГАТЬ! – крикнула Груздина вслед скрывшимся носу, очкам, лбу, лысине, толстым пальцам и другим комплектующим своего ретировавшегося супруга.
«Интим не предлагать, хм…» – мысленно повторила Улевульвич, чувствуя, как вдохновение пробивается через сор пустопорожней бытовухи, привнесенной Бурлеславом. – «Интим Не Предлагать… а если прочитать задом наперед, то – Тагалдерп Ен Митни! Вот оно – ИМЯ! И будешь ты, Тагалдерп Ен Митни, не просто очень сильная и искренняя женщина, а светлая эльфийка, борющаяся за свое счастье в жестоком и равнодушном мире смертельной стали и непокоренной магии!»
Странность №20: Душевные терзания
Симон даже не пытался скрыть радость – бобы с бараниной были его слабостью, а покушать милейший медикус любил. Какие бы душевные терзания он ни испытывал, при виде сдобренной пряностями подливки беда отступала.
Вера Камша, «Несравненное право»
Полидевк Полидевкович изнурился, несмотря на ранний час. Ему хотелось бы станцевать ламбаду и спеть марсельезу, но сил хватило лишь на то, чтобы доковылять до холодильника, извлечь из него бутыль водки и опорожнить ее. Танцевать и петь Полидевку Полидевковичу тут же перехотелось. Пришла мрачная уверенность в том, что жизнь – бессердечная, несправедливая и к тому же изрядно дорогая сука.
– Вот ты – ты понимаешь? – Полидевк Полидевкович, нахмурившись, ткнул пальцем в дверцу морозильной камеры. – Нееет, ни черта-то ты не понимаешь. А я, понимаешь, всю жизнь… Да куда тебе понять-то, твари холодной да железной? А я ведь всю свою жизнь, от звоночка до звонка. И что мне, а? Шиш без масла! А они там эти всякие все себе захапали. Понимаешь? Та, ни-че-го ты, железяка, не понимаешь. Вот пожил бы ты с мое, повкалывал бы, как я вкалывал, хребта не щадя, вот тогда, может быть, на крошечную долю микрона ты бы приблизился к пониманию.