Ложный вакуум. Дмитрий Воротилин
и приготавливая свой ответ, который не содержал бы фактов о будущем.
– Но машины и сейчас уже могут делать выбор, даже такой сложный, как вагонетка и прочие ее модификации, – сказал он.
– Вот именно, – сакраментально проговорил Радек. – Машины способны делать этот выбор в долю секунды, имея огромные мощности. Но скажи мне, друг, они такие умные, что, уже действительно ощущая ответственность за исход своего выбора, делают правильный, тот, что еще станет предметом спора разных умников, или же они просто делают холодный расчет, объективный и беспристрастный. А может для признания в них человеческого необходимо лицезреть те же муки при выборе, то есть наблюдать большее время? Вот ты бы как выбирал?
– Это зависит от модификации эксперимента.
– Именно, – Радек с прежней интонацией поднял указательный палец. – Ситуаций у данного эксперимента много, но люди в норме думают, что у них есть право выбора, однако, чем более неоднозначна ситуация, тем больше притупляется это ощущение, а в иных случаях они делают однотипный выбор, руководствуясь информацией о том, кто находится на путях. Может, это мы, люди, возомнили себя свободными, а на самом деле мы шаблонные марионетки всего того, что нас окружает. Ты ведь понимаешь меня, так? Мораль – это тупик.
Андрей, молчаливо кивая, поднес чашку кофе к губам. Официантка задерживалась с заказом Радека, но тот опустил голову, словно напрочь позабыл об этом, уставился на свои ладони, грязные и неказистые. Он поднял глаза и снова заговорил, но его голос стал тише прежнего.
– Люди пользуются своим опытом – делают выбор, люди пользуются своим опытом – смотрят в будущее. Но этот опыт уже был, а будущее, которое они представляют себе, субъективно. Мораль все равно основывается на том, что уже было, а будущее мы хотим видеть таким, чтобы оно не противоречило морали. Хе, да ведь далеко не всегда оно становится таким. Взять хоть то, что сейчас в мире творится. Чье это будущее? Одни хотят мира для всех, другие требуют для себя иной мир, а что в результате? – тот покосился на веселящихся поодаль военных.
Матиас все также сопел что-то невнятное под нос, что и речью-то не являлось. В наушниках проскользнул голос Ады. Она указывала на что-то важное капитану.
– Так вы чему-нибудь научили своих машин? – Андрей решил нарушить внезапно возникшую тишину.
– А чему их учить-то? Они и так разбираются с вагонетками даже лучше нашего, – сказал Радек. Уголки его рта приспустились, а голос, казалось, станет выше, но он опомнился, размял усилием воли мышцы своего лица. – Чем мы от них-то отличаемся тогда? Тем, что мы думаем? Может мы также думаем, но придаем этому такую важность, что хотим, чтобы машины когда-нибудь смогли обмануть нас в своей сознательности. Может, все окружающие также обманывают друг друга в своей сознательности, а? Ищут, пытаются разобраться, что видят. А видят то, посредством чего видят, что уже изменяет картину, после чего снова присматриваются и опять меняют свое видение. И так бесконечно. То, что находится между первым и вторым видением, является