Суер-Выер и много чего ещё. Юрий Коваль
Камень-то я дал довольно-таки тяжёлый, это вместо гнёта, чтоб на крышку давить, когда капусту квасишь, ложку подал в двух смыслах: суп есть и пеплом главу из неё посыпать, к тому же как напоминание о родной нашей России – ложка-то резана в окрестностях села Ферапонтова, а головку чесноку подал потому, что мне-то самому чеснок вреден, язва от него разыгрывается.
– Ха-ха! – делано сказал капитан. – Это всё враньё! Болтовня! Фиглярство. Все подаяния имеют глубокий философский смысл: камень – символ вечности, ложка – символ духовной пищи, чеснок – символ жизненной силы.
– Ну что ж, капитан, – сказал я, – вы великий человек, вам и видней. Убеждён, что вы сумели бы истолковать всё, что угодно, даже если б я подал нищим перо ветра и стакан тумана.
Глава LXXI
Перо ветра
Не перо ли ветра коснулось мимолётно моей щеки и всё вокруг преобразилось?
Пронзительно зазвучало
глубокодонное небо,
золотым ободом изогнулся песок,
косо встали к небу
люди и кипарисы,
всё удалилось и замерло навеки.
(Нет-нет, всё двигалось по-прежнему: и волны набегали,
и люди шевелили губами,
и облака плыли,
и пыль клубилась облаками,
и чайка свистела крыльями,
и падал Икар,
и мышь бежала,
но всё равно ВСЁ замерло даже в этом движении.)
И всё стало пронзительно, ясно и вечно.
И всё не так, как за секунду до этого.
И уже совершенно не волновали ни червонцы, ни бегство от себя, ни эти несчастные, прости меня, Господи, нищие!
Перо ветра?
Оно?
Да!
Оно!
Оно свистнуло и овеяло наши лбы,
рассыпало мысли,
просветлило взор,
прошептало запах детства.
Вспорхнуло? Скользнуло? Пропало?
Улетающее перо ветра?
Нет! Нет!
Постой! Погоди! Не улетай так быстро!
Побудь ещё на щеке, ведь ты важнее всего!
Пусть всё так и стоит колом и косо по направлению к небу, пусть движется, замерев.
Какое же это счастье – ясность в душе!
Господи! Спаси и сохрани всех страждущих, бегущих, блуждающих впотьмах, слепых детей своих, не ведающих, что ведают счастье!
Спаси их, Господи, а мне…
а мне…
– Ну что? Ну что тебе? Что?
– Пахомыч, друг! Стакан тумана!
– Да вот же он! Пей!
Я вздохнул залпом.
Захлебнулся.
Задохнулся.
Помер.
Снова помер.
Ожил, помер, вздохнул, замер.
Забился, помер, огляделся вокруг.
Всё так и стояло колом и косо, и солнце, и тени густые – ух! берлинская лазурь, я вот тебе! – крон ещё хрен жёлтый, творёное золото – и киноварь,
киноварь,
киноварь.
С какого тебя дерева содрали?
– Туману, Пахомыч, туману! Я так и знал, что этот остров не доведёт до добра! Туману же дай!
– Да вот же он! Пей!
– Туману!