Вовка. Рассказы и повесть. Юрий Сотников
и соскучился по доброму общению.
– Ну скажи мне что-нибудь.
– Гав, гяв-гяв, – тявкнул он слишком нежно, по-детски; ему от силы было года полтора – и родился он, верно, в тех же кустах откуда и выскочил.
– Ах ты, зелепута, – склонился я к его длинной морде, мило трепя её в своих ладонях как шерстяную игрушку. Ошейника не было, поэтому я слегка взял рыжего за ухо и потянул за собой. – Показывай, как тут у вас.
Да всё так же. Заградительные кусты калины и волчьих ягод, что издали кажутся усеянны крохотными алыми флажками, предупреждая – опасность; чуть поодаль вторым фронтом колючая сетка из шиповника и дикой розы, сквозь которую можно прорваться только с прорехами в одежде и жгущими царапинами там-сям. Ну а самым последним тыловым отрядом, смертельным бастионом, командует злючая крапива, в подчинении у коей ещё и репей с чертополохом.
Хорошо рыжему – он шныряет здесь свой, его любят; а я вижу впереди только хвост трубой, волдыри, да чесотку – и ни капельки гостеприимства. Поместью уже никто не нужен, и оно от пришлых обороняется как от врагов.
– Рыжий, подожди, не спеши, – сказал я негромко, хотя он и далековато умчался от меня. Просто не хотелось кричать в таком тихом, и почти благодатном месте.
Пёс не услышал меня; но прибежал, потому что соскучился. Не блудливая, а верная морда его была усеяна какими-то сухими лепестьями от неизвестно чего – шкура свалялась репьями, их целыми гроздьями – и только весёлый хвост остался чист, рыж да улыбчив.
– Гяв, – тявкнул он всего один раз, что значило – я здесь. Мне уже стал понятен его собачий язык, розовый и мокрый.
– Рыжий, ты слышишь как речка шуршит в камышах? как ряской и лягушками пахнет? Тогда веди меня к ней.
Пёс радостно взвился прямо к моему носу, но не достал, и вместо него лизнул железную пуговицу со звездой на моей солдатской рубашке.
– Гяв-гяв, – сказал он, – держись за мной, – и пару раз оглянувшись назад, понёсся по едва ведомой тропинке.
Я так не могу – я ведь и ростом повыше, и опаской умнее. Вдруг вон в тех зарослях дикого малинника притаился сладкоёжный медведь, которому вкусной ягоды самому кажется мало? а тут ещё мы, со псом два нахлебника. Он конечно и сам может нас испугаться, обделавшись от внезапного страха; но если не струсит, то драпать придётся нам с рыжим.
Склоняясь под сенью густо переплетённых ветвей, я нарочно напевал песню про белых медвежат из кинокомедии – про то, как трутся они спиною о земную ось; только мой хрипловатый голос звучал в тихой зелёной сени фальшиво, словно эти косолапые зверюшки ещё в детстве мне оттоптали все уши.
Шагах в десяти от меня раздалось заливистое тявканье; а потом хлопанье крыльев и тревожный стрёкот сороки. Видать, мой рыжий наткнулся на сонную лёжку, или даже на целое гнездовище птенцов. Наконец-то раздвинув последние заросли, я вышел на волю, на пологий бережок узкой