Вовка. Рассказы и повесть. Юрий Сотников
таскаются по замковым переходам, гремя тяжёлыми башмаками да железными кандалами – на самом деле есть неисполненные грёзы, кои хозяева выпустили из души в миг своей великой веры, в мгновенье сердечной радости. Но не дали им вьяве воплотиться, то ли струсив от трудностей, то ль застыдившись своих восторженных откровений. Вот и бродят те грёзы по миру в крепких оковах неверия: там среди всех и мои уже есть – грякают железом, бесятся от бессилья, ждя пока я их раскую.
Ну во всяком случае, одну я сейчас расковал. Мне давно уже хотелось побывать в таком вот заброшенном замке, поглядеть его рощу и сад, статуи, ниши, альковы.
На этом берегу меня встретила чёрная сучка, собака. Она следила за мной пока я одевался, злобно тряся воспалёнными сосками и щеря клыки. Наверное детишки, подрастая в каком-то подвальном логове, её дочиста высосали, до безмясья – и предо мной она дрожала на четырёх костях, слезясь дистрофичной яростью на весь белый свет.
Сала в рюкзаке было мало; зато много хлеба: пока я шебуршил пакетом, доставая добрый кусманчик подчерствевшей буханки, а потом натирал его пахучим жирком, псина чуть сама себя не сожрала, от голода клацая челюстями – и в два прихлопа проглотила моё угощение.
– Уууу, ведьма, – мне вдруг показалось, будто в её красной пасти горит адский пламень.
Дорога к особняку была обихожена. Не сказать, чтобы к ней недавно приложили рабочие руки: но тот древний предстолетний труд окрестных селян стал хорошим заделом для антикварной сохранности барской усадьбы. Восстановить её больше нельзя – она здесь уже никому не нужна, пусто место, несвято; но можно законсервировать в земной банке под небесной крышкой, как допотопный дворец Колизей, кой уже тысячи лет на весеннюю траву осыпается, да никак не осыпется.
Кверху вела меня гранитная лестница: из того серо-пёстренького гранита, которым нынче обделывают бедноватые кладбищенские памятники, и считают его последней дешёвкой – а тогда, видно, он был в цене. С донизу – до самого, кажется, неба – по бокам вился какой-то сорняковый плющ, поползень без названия.
Псина тоже шла за мной по лесенке, не приближаясь близко. – Ведьма, подойди; – но она только гневно глядела в мои глаза, колдовским нюхом чуя, что я ей больше не дам. Костлявые ноги её почти не гнулись на подъёмах, словно бы она вот-вот выписалась из ветклиники на протезах.
Вообще, чёрные собаки, по наитию с чёрными кошками, мне представляются неглубоко законспирированными колдуньями, пришелицами из другого мира. Может быть, из параллельного, где оживают все наши видения – и хорошие, и злобные. А может, прямо с того света, где бесы выкрашивают грешников в смоляной купели – а потом снова отправляют сюда, чтобы восполнить недостачу своих, которые уже были когда-то давно обнаружены и сожжены на кострах, забиты на осиновых кольях.
Мне вообще кажется, будто у чёрных и зубы острее, голос звонче, очи сверлящей. Это касается и людей,