Дорога – это вернуться после. Татьяна Березикова
не выглядело смертельно обиженным.
Цербер задумался, опустив все три свои головы. И стало так тихо, что слышно было, как там, снаружи, ветер прячется в листьях, как шепчутся ручьи, сбегающие вниз, и как поют свои песни птицы. Странное создание ждало, не говоря ни слова, не мешая ему думать.
– Я, кажется, всё понял, – сказал Цербер умной головой.
И когда снова посмотрел на странное и впрямь мудрое создание, то все три головы разом ахнули. Существо, сидевшее на камне, изменилось. Оно было вовсе не белым, просто светилось слабым, золотистым, как рассветные лучи солнца, трепетным светом. Глаза его были яркие, словно звёзды, и прозрачные, как вода в ручье. И вовсе оно не было ободранным, просто куталось в большие белые пушистые крылья. Там, в небольшой пещерке, всё это время сидел ангел, только каждый видел его в меру своего разумения.
Поистине, нужна великая сила и мудрость, чтобы принимать то, каким тебя видят окружающие, не переубеждать их, не сердиться и не гневаться.
– Вот и славно, – сказал ангел ласково и по-доброму. – Теперь ты знаешь ответ.
И грозный Цербер, поблагодарив за науку, пустился в обратный путь. Он и сам не заметил, как его долгая дорога к источнику подошла к концу, потому как всё время думал он о словах ангела. Слова эти, как зерно, упали в его сердце и нашли там место, хотя было оно твёрдым, как камень.
Стоило ему подойти ближе к чудесному источнику, как Жаба проквакала:
– Вижу я, ты разгадал загадку и знаешь ответ.
– Да, он мне известен, – произнесла мудрая голова.
– Нет на земле большей силы, чем та, которая делает и безобразное красивым, – отозвалась правая голова.
– Чем та, что мудрее вековой мудрости, – подсказала левая.
– И лишь она способна потушить гнев, и даже смерть отступает перед ней в бессилии, – закончила средняя.
– Что же это за сила? – проскрипела Жаба.
– Сила любви и сострадания, – отозвались разом все три головы.
– Это так, – кивнула Жаба. – Ты получишь, о чём просишь. Теперь от этого, пожалуй, будет толк.
Опустил Цербер все три свои головы и напился прозрачной, ледяной воды, обжигающей, как искреннее раскаяние и истина. Вода эта смягчила его сердце, и то доброе зерно, что упало туда, проклюнулось маленьким, слабым ростком, распустились нежные зелёные листья.
Время шло, и росток креп день ото дня, разрушая каменные оковы, оплетая их тонкими стебельками, и камень крошился и распадался. И сердце Цербера билось, укрытое зелёным нежным ковром. Так из мёртвой пустыни прорастает целый мир, если его питает созидающая сила.
И те, кто прежде знали Цербера, говорили, что он изменился в лучшую сторону.
Мудрость не казалось ему больше сухой и мёртвой, и часто он находил в ней поддержку и опору. Мир вокруг не стал идеальным, но зато умел Цербер разглядеть, что у каждой тучки хоть один бочок, да серебряный. А гнев больше не душил его так сильно, уступая место пониманию. И головы его больше не соперничали меж собой, принимая каждую точку зрения как вероятно возможную и достойную существования.