.
и беспокойся.
Я замолкаю и слышу все.
Свое сердце, что вот-вот захлебнется в предсмертной агонии.
Его дыхание, каждый вдох которого отдается в моей душе колокольным боем.
Уйди! Уйди! Уйди!
Я думала – это навязчивая мысль, оказалось – привязчивый шепот. Слово, которое не сходит с моего языка.
Пара минут, что он стоит за моей спиной, кажется мучительной вечностью.
А потом – все-таки хлопает дверь за моей спиной.
Наконец-то.
Я бессильно сползаю на кровать, умудряюсь сесть на чашку, приходится её из-под себя вытаскивать.
– Вот это страсти у вас, – вполголоса комментирует Ирина, – не хочешь поподробнее рассказать, какой он козел?
Я бессильно болтаю головой. Не сейчас, не сегодня, не в этой жизни.
Взгляд мажет по полу, цепляется за ярко-зеленое пятно.
Склоняюсь ближе, тянусь пальцами к нему, понимаю, что пальцы скользят по твердой книжной обложке. Стаскиваю с носа залитые слезами очки, притягивая к носу свою находку.
“Тяжелый цвет Куртейна. Зеленый”.
Эту часть… Я еще не читала… И как он догадался?
Открываю книгу, скольжу по строчкам взглядом.
Буквы складываются в слова. Слова в спокойствие. Вот так-то лучше…
Пожалуй, Галина Дмитриевна права.
К психологу мне все-таки надо.
4. Ник
– Проходите, – медсестра открывает мне дверь и уступает дорогу.
Мама, когда я подхожу, опускает на одеяло планшет.
Для матери “неприлично взрослого мужчины” она у меня очень современная. Впрочем это не странно, она всегда такой была. Задавала мне с сестрой высокую планку.
– Коль, я просила же не грузиться, – бурчит мать, – у тебя полно беготни со свадьбой. Алька сегодня уже приезжала. Чего ты носишься через всю Москву к больной старухе?
Народная примета, если Карина Вадимовна Ольшанская начинает брюзжать, значит, понимает, что её пришли отчитывать. И ведь есть за что.
– Мне на тебя настучали, – укоризненно замечаю я, – просили напомнить, что в этой клинике не просто так жесткий режим.
– Всего одна сигарета, – мать прячет глаза, – когда они уже перестанут жаловаться тебе по такой мелочи?
– Не бывает мелочей после удаления легкого, мама, – терпеливо проговариваю я, – тебе уже стоит принять как данность необходимость смены образа жизни.
– И когда я успела вырастить такого зануду?
Я развожу руками. Ответ на этот вопрос мучает мою мать уже тридцать с хвостиком лет.
Увы, вынимаю руки из карманов, я совершенно зря.
– А это что? – мать цепко впивается взглядом в левую руку.
– Ничего.
– Ну уж нет, сынок, давай показывай.
А как оживилась-то, почуяв, что и сама может устроить мне выволочку. Глаза аж засверкали. Что ж, объясняться мне все равно сегодня еще придется, можно и порепетировать легенду.
– Ничего себе! – мать удивленно округляет глаза,