Дворецкий для попаданки. Ульяна Гринь
двух. Снова принялся нюхать воздух в моём направлении. Я поджала губы, прищурилась. Надо дать ему понять, что это именно я, а не другая тётка, пусть даже пахну и выгляжу совсем не так, как обычно.
Присела на корточки – едва, ибо сразу сдавило в талии, раскинула руки и сказала вредным тоном:
– А кто у нас тут дурик на всю голову стукнутый? Кто у нас хозяйку не узнаёт? Кто хочет кушать? Клаус! Кушать? Кушать, да?
При знакомых словах «дурик» и «кушать» пёс завилял хвостом. В глазах Клауса я увидела некоторое недоверие, но хвост говорил: «Да, да, дурик хочет кушать!» Но в эту ловушку он не попался, потому что с самого первого дня получал еду исключительно за работу. Кто-то другой мог этого не знать, но не я. Поэтому, поднявшись, тётка с лицом чужой и запахом чужой сказала псу чужим голосом:
– Клаус, сидеть.
Толстый зад лабрадора дёрнулся, помедлил, но всё же аккуратно опустился на траву лужайки. Я возликовала. Ура! Работает! И тут же сказала строго, подтвердив команду жестом:
– Лежать.
Не сводя с меня красивых карих глаз, Клаус лёг. Его хвост легонечко покачивался из стороны в сторону. В моей груди царило полное и бесповоротное «ми-ми-ми», я удержалась от радостных слёз только огромным усилием воли. Чтобы закрепить успех, дала последнюю команду:
– Спать!
Эта команда давалась Клаусу труднее всех остальных, потому что требовала полной неподвижности – в том числе и хвоста. Но он покорно положил голову на вытянутые передние лапы и закрыл глаза.
Мой хороший мальчик! Мой лапушка! Даже если он меня не узнал, решил, что я своя, и можно меня слушаться!
– Ай хорошо! – совершенно счастливым голосом провозгласила я. – Ай браво! Ай какой хороший мальчик!
Хороший мальчик завилял хвостом, но с места не двинулся, только тяжко вздохнул. Спать – так спать по-настоящему. И я, чуть не запрыгав от радости, дала освобождающую команду:
– Всё!
Клаус вскочил и бросился ко мне. Теперь уже у него не было никаких сомнений – такие команды знала и использовала только я. Он ткнулся мордой мне в живот, вытянув шею и заглядывая в глаза, а хвост вертелся, как пропеллер.
Я же дала волю своему счастью и затормошила, зачесала Клауса по всей спине, по крупу над хвостом, и пёс с широкой «улыбкой», свойственной только лабрадорам и стаффам, принялся издавать те звуки, которые всегда смешили меня и означали высший собачий восторг: что-то среднее между тяжёлым дыханием, фырканьем лошади и беззвучным похрюкиванием.
Начесав пса вдоволь, я скомандовала весело:
– А теперь кушать!
Клаус, услышав любимое слово, ломанулся в дверь замка. Остановился посередине холла, оглянулся. Я погрозила ему пальцем:
– Аккуратно!
С видом «чёрт, не разрешили поскакать галопом» он всецело предался второму любимому занятию: нюхать. А я, наморщив лоб, пыталась сообразить, в какой стороне кухня.
Кажется, Хэтти вышла из двери справа. Направившись туда, подумала, что фиг я тут найду готовы собачий корм, а переводить Клауса на натуралку будет нелегко. Нет, он, конечно, всё пробовал