Боевой 1918 год. Комбриг. Владислав Конюшевский
это уже дело десятое. Главное было в том, что пацан рассказал.
А поведал он про то, как четверо с маузерами и в кожанках сначала стояли отдельной группой возле нашей теплушки. В это время солдаты оцепления выборочно проверяли документы у приехавших. Потом кожаным надоело ждать, и они стали стучать в двери вагона, требуя их открыть. Что случилось позже, мурзилка не знает, так как их компанию солдаты попытались поймать (точнее, просто шуганули), и беспризорникам пришлось ретироваться с вокзала.
Понятливо кивнув и отдав информатору честно заработанные продукты, сам прошел в здание. После яркого солнца внутри было сумеречно и прохладно. Пахло довольно своеобразно – словно в метро в восьмидесятые. То есть откуда-то тянуло креозотом с легкой примесью машинной смазки. Правда, в эти технические запахи неуловимо вплеталась вонь мочи. Но на других виденных вокзалах еще и говнецом вовсю тянуло, так что тут, можно сказать, цивилизация. Общая архитектура самого здания осталась почти без изменений. Те же здоровенные окна с витражами, те же арочные перекрытия в переходах. Разве что убранство победнее. Часов над переходами не было. Люстры совсем другие. Стены какие-то темные. Везде гнутые деревянные лавки. С другой стороны, чего еще ожидать? Пластиковых кресел и информационных панелей? Зато лично мне понравилось множество самых разнообразных латунных деталей интерьера. Но особо долго головой вертеть времени не было, поэтому, пройдя в сторону выхода на перрон, хмыкнул, оглядев увиденное, и спросил у стоящего тут же мужичка с винтовкой:
– А чё тут за суета? Приключилось чего?
Посмотреть было на что. Все пассажиры рассосались, но шевеление не прекратилось. Кожаные, видно отчаявшись забодать двери безмолвного вагона, решили включить мозг. И сейчас двое из них с дальнего края перрона тащили длинную лестницу. Один продолжал вяло постукивать по двери теплушки, требуя, чтобы упрямая избушка повернулась к нему передом. Еще один (видно, старший) ругался с толстеньким обладателем железнодорожного мундира. Тот громко голосил, требуя прекратить незапланированные развлечения на перроне, так как надо убирать состав. Общего оживления добавляли проводники, которые, лузгая семечки, с интересом наблюдали за представлением, и бойцы, пытающиеся загнать любопытствующих пассажиров в здание вокзала.
Мужик же лениво глянул на меня и, поправив винтовку, ответил:
– Не-е… Грят, там какие-то мазурики прикатили, один из которых себя аж за самого Чура выдаёть. Вот их и пытаются из вагона ковырнуть. Токмо сдаетси, тама никого нетути, а энти дурни зазря копошатся… – Тут он, не выдержав, громко прокомментировал действия кожаных: – Ты еще башкой туды стукани! Дверка-то и отворится!
Я, коротко хохотнув, поинтересовался:
– А лестница им на кой?
Боец предположил:
– Дык, наверное, на крышу хотят забраться и оттель уже окошко попробовать выбить. Там и доска потоньше, и запор должон быть похлипче…
Я уважительно протянул:
– Офигеть, страсти какие…
И кивнув