Держава. Валерий Аркадьевич Кормилицын
Михайлович и обнимет меня, – любовался настенной живописью и древними иконами, доставленными из подмосковной церкви, построенной во времена далёкого пращура.
Немного утомившись, расположился в старинном кресле, а в соседнее села жена.
– Но вот эта картина здесь не к месту, – указал Александре Фёдоровне на полотно с изображением выезжающего из-за поворота паровоза, тянущего несколько вагонов.
– Действительно, этот состав, движущийся по Сибири и старинная икона с зажженной лампадой над ним, смотрится как-то недобро и даже зловеще, – передёрнула она плечами.
– Аликс, ну что здесь страшного? – поднялся из кресла Николай. – Просто ты встревожена завтрашним моим отъездом.
– Ники, умоляю, не езди. Впервые за всё время твоих поездок в Ставку, душа не на месте. Мне страшно…
– Успокойся, милая, – обнял жену за плечи. – Через неделю вернусь и мы посмеёмся над твоими страхами.
Вечером государь принял военного министра Беляева и председателя Совета министров князя Голицына.
– Господа. Я вынужден на несколько дней покинуть столицу. Протопопов вчера уверил меня, что в Питере всё спокойно и каких-либо эксцессов не предвидится.
– Ваше величество, у меня такое впечатление, будто это затишье перед бурей, – поднялся из-за стола Беляев.
– Михаил Алексеевич, ну что вы, право… Разнервничались… Переговорю с вашим тёзкой, генерал-адьютантом Алексеевым, посмотрю, как Гурко вёл в его отсутствие дела и вернусь, – улыбнулся министру государь. – Я ведь недавно подписал ваш проект о выделении Петрограда из-под юрисдикции Северного фронта генерала Рузского в особую единицу с подчинением генерал-лейтенанту Хабалову…
«Такой же, как я, пожилой человек, – опустил голову, отстранённо разглядывая перстень на своём пальце Голицын. – К тому же абсолютно не разбирающийся в политике генерал солдатского типа, коих сейчас пруд пруди в Императорской армии. Те же Алексеев с Деникиным… Хабалов в своё время был прекрасный начальник Павловского военного училища, но теперь это растерявший былую энергию, собственно, как и я, уставший от жизни человек».
– Николай Дмитриевич, а вы что загрустили? – отвлёк его от размышлений Николай. – Выше голову. Вам нечего опасаться. Ежели эти баламуты из Государственной думы чего-либо замыслят против меня и государства, то я оставил вам Указ Сенату об их роспуске.
– Ваше величество, как получил, держу его при себе, – вытащил из кожаной папки заверенный государственной печатью лощёный лист бумаги за подписью самодержца, и быстро пробежал его глазами: «На основании статьи 105 Основных государственных законов повелеваем – Государственную Думу распустить с назначением времени созыва вновь избранной Думы», – убрал лист в папку.
– Вам, Николай Дмитриевич, надлежит проставить дату и дать документу ход, – закончил аудиенцию император.
В среду 22 февраля Николай отстоял заутреню и под звон колоколов Фёдоровского