Железный волк. Сергей Булыга
и не закричала, а только побелела и спросила:
– Так что, теперь мои дети будут такие же как ты рабыничи?
Владимир помертвел, ответил:
– От судьбы не уйдешь, Горислава.
Горислава! Зачем так сказал? Сам не знал – сорвалось. А она сразу р-раз! – и выхватила нож из рукава! И еще – р-раз!..
Но тут Бог сохранил! Потому что будь он тогда без креста – так и убила бы! А так нож по кресту скользнул и вышел мимо. Оттолкнул он ее, закричал:
– У, рогволожина! Змея! – и ударил ее со всех сил.
Она упала и лежит, не шелохнется. А он вскочил, сказал:
– Не жить тебе! Готовься! – и ушел.
Потом опять пришел – но уже не один, а с боярами. А она сидит на ложе, ждет. На ней длиннополая летняя шуба из драгоценных белых соболей, на голове убрус, расшитый жемчугами, изумрудные колты в ушах. Губы поджаты. Веки чуть дрожат. Вот как она тогда оделась – как невеста! И оробели все. Всем сразу Полтеск вспомнился, пожар. Стоят они, молчат. А она улыбается. Вот-вот – и засмеется она, захохочет! Владимир долго стоял, не решался, а после все-таки сказал – не своим голосом:
– Молись! Твой час пришел.
А она опять молчит. И смотрит пристально. В ее глазах нет ничего, они пустые, как у Смерти… Потом вдруг говорит она:
– Молиться? А кому? Ты всех богов моих поверг. А этому, которого ты в Корсуне купил…
– Молчи! – он закричал.
И она замолчала. Владимир на бояр оборотился. И видит – они все глаза опускают. Все они крещеные, покорные… Но ведь же чует он: у каждого из них в душе сомнение! И слабая поганская надежда – а вдруг она и впрямь ведунья, вдруг призовет она сейчас…
И закричал Владимир:
– Меч! Дайте же мне меч!
Но никто тогда даже не шелохнулся. Еще бы! Им страшно! Ибо одно давать меч на поход, на сечу, а тут – это совсем иное. Да и потом, все они думают, у князя есть свой меч, так почему же он своим рубить не хочет? Чтобы потом сказать: «Не я это, а ты! Зачем ты мне его давал?!»
И вдруг…
Выходит Изяслав! Он держит меч – большой, ему такой не по руке. Вот встал он перед матерью и заслонил ее. Владимир к нему руку протянул, велел:
– Сын! Дай мне меч!
Но Изяслав даже не шелохнулся, стоит и смотрит исподлобья. А меч тяжел, дрожит в его руке, вот-вот не сдюжит княжич Изяслав, ведь слаб еще…
И тут, ох, жарко князю стало! Ох, гадко! Ведь же когда Предслава умерла и на Малушу стали говорить, то ни отец его, прехрабрый Святослав, ни гриди, ни бояре, ни даже он сам, Владимир, – никто тогда за мать не заступился! А тут, подумалось, смотри, вот как оно воистину по-княжески! И не сдержался Владимир, и бросился к сыну. Схватил, прижал его к груди, стал целовать и приговаривать: «Сын! Сын!» Слезы текли, все это видели – пусть видят. Да, плачет грозный князь. Но сын, это ведь сын!
И сын