Жар сумрачной стали. Злобные чугунные небеса. Глен Кук
что-нибудь этакое, из-за чего меня четвертуют на месте.
– Я тоже люблю тебя, пташка, – проворковала Торнада.
На отца с дочерью она не обратила ни малейшего внимания. Папаша смерил мою подружку взглядом – и поволок дочку прочь, подальше «от этих нехороших людей».
– Ты куда это чапаешь, Гаррет?
– Да вот собирался улицу перейти, пока ее снова не перекрыли эти обормоты. А что?
– Он просто уносил ноги, – сообщил кто-то за моей спиной. – Хотел от тебя удрать.
– Плоскомордый! – воскликнул я, оборачиваясь.
Мой давний приятель Плоскомордый Тарп – человек-гора, с лицом которого слишком часто проделывали косметические операции. Он радостно ухмыльнулся. Зубов у него осталось немного, да и те выглядели преотвратно.
Между собой Торнада и Плоскомордый, можно сказать, вполне ладили – что отнюдь не мешало им периодически вступать в перепалки и осыпать друг друга оскорблениями. Это были мои друзья, на которых я всегда мог положиться. По крайней мере на Плоскомордого; с Торнадой сложнее – учуяв запах денег, она запросто могла вильнуть хвостом.
– О! Торнада, любовь моя! Привет, Плоскомордый! Как поживаете? Со мной все в порядке, спасибо. Приятно было повидаться. Извините, мне пора бежать.
– Мы побежим с тобой, – заявила Торнада.
– Зачем?
– Потому что нас нанял твой напарник. Попросил, чтоб мы поменяли тебе пеленки, – у самого-то силенок не хватает.
– Точно, – поддержал Торнаду Плоскомордый. – Он решил, что на тебя кто-то всерьез рассердился.
– Интересно, с какой стати?
– Вот уж действительно, – пробурчала Торнада. – С твоим умением обходиться с людьми…
– Притормози, Торнада. Кто бы говорил насчет обхождения. Вспомни, как ты чуть не зарезала бедную повитуху, требуя с нее ответ – это ты беременна или тебя просто пучит.
Торнада усмехнулась.
Папаша с дочкой успел благополучно перейти на другую сторону улицы и теперь поспешно удалялся, игнорируя просьбы малютки послушать еще, как говорит птичка.
Молодцы из «Зова» затянули песню, перемежая ее громогласными здравицами, потом принялись маршировать на месте. Мостовая сотрясалась от топота. Хуже того, у них, оказывается, был и оркестр.
Терпеть не могу военные оркестры. И патриотические марши, если уж на то пошло.
В армии меня научили подмечать все хоть сколько-нибудь важное. Со временем я так в этом насобачился, что стал одним из лучших наблюдателей в элитном подразделении, где каждый первый был гением. Это умение помогло мне уцелеть. И никогда в жизни, ни прежде, ни теперь, у меня не возникало ни малейшего желания стать безымянной частичкой безмозглой толпы, за которую думает некто (кому и водяных лошадок-то пасти не доверишь).
В рядах демонстрантов образовался новый проход. Я решительно двинулся через улицу. Торнада и Плоскомордый не отставали ни на шаг. Охраннички! И что это взбрело Покойнику на один из его умов?
Может, он во сне окончательно спятил? Может, крыша у него съехала так, что ее уже не поправишь?
– Достали