Пятый. Марк Рабинович
сниться лица «дедов» в перекрестии прицела. Все это объяснял армейский психолог на последнем курсе в училище, а потом еще не раз рассказывали более опытные офицеры-сослуживцы. Но тот психолог очень осторожно оперировал эвфемизмами, старательно сглаживая острые углы, а сослуживцы почему-то говорили шепотом. Наверное именно поэтому он слишком поздно заметил как обычная дедовщина переросла в травлю.
Законы стаи суровы. Во главе ее стоят немногочисленные альфа-самцы, а все остальные – стадо. Сильному достаются лучшие куски и самки, слабый подбирает то, что останется, а совсем слабый умирает. Но над ним никто не издевается, ведь звери не жестоки. Совсем иначе с людьми. Порой что-то случается с нашим генофондом и рождается моральный урод, для которого наслаждением служат страдания другого. Даже если этот урод слаб, то все равно это достаточно плохо, ведь он может схватиться за бритву или за бейсбольную биту. К счастью, страх перед наказанием останавливает его в большинстве случаев и такой латентный садист не слишком опасен, лишь бы только болезнь не перешла в активную фазу. Много хуже если он обладает властью. Вот тогда горе слабым, особенно тем из них, кому не повезло вызвать антипатию садиста. И совсем плохо, если такой мерзавец заправляет «дедами». Тогда дело может закончиться самоубийством жертвы или еще хуже.
Именно эти, пока еще не слишком заметные тенденции, он начал замечать в своей роте. Молодых били всегда, но раньше это не выходило за рамки ритуальной порки, задача которой соблюсти традиции, а вовсе не причинить боль. Теперь же все чаще и чаще ему начали попадаться на плацу затравленные, серые от безнадежности лица первогодков. Надо было срочно что-то предпринимать, но он оттягивал непопулярное решение, колебался слишком долго, пока не понял истинную причину своей нерешительности. Он просто-напросто боялся, боялся этих самодовольных рож с расплывшимся по наглой морде выражением вседозволенности. Тогда он был еще слишком молод и не знал как страшна посредственность, дорвавшаяся до власти, будь это власть во взводе или в масштабах целой страны, Он не знал этого, но чувствовал опасность неведомыми ему самому рецепторами где-то там, за пределами познаваемого. Чувство это было совершенно иррациональное, но, оттого, не менее сильное. Поэтому, осознание своего страха разозлило его и побудило к действию. Но действовать следовало осторожно, посоветовавшись с командованием и даже, возможно, переложив на него ответственность. Главное – не торопиться, не рубить с плеча, ведь время еще есть, думал он, не подозревая, что времени у него не осталось.
Потом, когда было уже поздно, были созданы многочисленные, очень авторитетные и совершенно бесполезные комиссии. Опоздавшие комиссии разводили руками и так ничего толком и не смогли решить. Их можно было понять. Действительно, на войне, даже самой локальной, порой случаются накладки, но не до такой же степени идиотские. Даже последнему штатскому