Твоя Мари. Неубиваемая. Марианна Крамм
ты, милая, конечно… все будет как ты скажешь. Если ты сама не захочешь говорить об этом, то я настаивать не буду, я же не зверь. Но если почувствуешь, что нужно сказать – скажи, я ведь рядом, я выслушаю.
– Да вот это меня и пугает – что ты опять вынужден будешь это слушать! – я выдергиваю руку и хватаю с подоконника пачку сигарет и зажигалку.
– Это вообще не проблема.
– Нет! Нет – это проблема, проблема – понимаешь?! – трясущимися руками я пытаюсь прикурить сигарету, но зажигалка не слушается, и пламя никак не желает высекаться, и Олег мягким жестом забирает ее из моих пальцев и подносит к кончику сигареты. – Спасибо, – затянувшись, выдыхаю я. – Ты извини, что я ору… мне иногда кажется, что ты совершенно меня не слышишь. Я никак не могу достучаться и объяснить тебе, что меня даже не ситуация так вырубает, а то, что ты в ней участвуешь. Ты, по сути, такая же жертва, как и я – только тебя морально поимели, а не физически, как меня.
– Вот это и называлось – давай не будем говорить об этом, – чуть улыбается Олег.
–А я и не говорю об этом… я не могу смотреть на тебя и мучиться угрызениями совести.
– Ну, а это-то здесь при чем? Ты ни в чем не виновата – ни сейчас, ни тогда, мы сто раз проговаривали. Твоей вины нет и быть не может, и уж точно ты не виновата передо мной. В конце концов, это я не смог тебя защитить, если уж на то пошло.
– О, нет, вот только не это! – я со злостью втыкаю в пепельницу почти половину сигареты и встаю. – Хватит! Я не могу выносить твою самурайскую логику в последнее время.
– И куда собралась? – спокойно интересуется он.
– Наверх. Постель разберу, пусть прогреется.
– Хорошо. Я пойду баню затоплю, пожалуй, – и все это ровным тоном, без эмоций, словно вообще ничего не происходит.
Я поднимаюсь по лестнице и вдруг понимаю, что Олегу удалось вывести меня на эмоции – хоть на какие-то, удалось пробить кокон апатии, охватывающей меня во время психоза. Все мои мысли сосредотачиваются обычно на прошлом, там, в подвале – и ни о чем другом я не могу думать, не испытываю ничего, кроме боли, страха и отвращения к самой себе. Сегодня же все иначе – я разозлилась, и такое со мной впервые.
Я стою у окна и, обхватив себя руками, смотрю во двор. День уже заметно прибавился, темнеет к девяти, так что пока вполне светло. Над крышей бани вьется дымок, Олег несет еще охапку дров, скрывается за дверью. Вокруг нас нет ни души, в другое время отсутствие людей меня бы беспокоило – осознание того, что на всей улице никого больше нет, как-то нервирует. Но сегодня я даже рада этому – никаких посторонних звуков. Тишина плотная, только изредка слышен странный скрипящий звук, издаваемый какой-то птицей. В комнате уже жарко – камин примыкает к стене, небольшое помещение нагревается довольно быстро. Снимаю толстовку, остаюсь в футболке, на которой – «кровавая лисичка» – японская кицунэ на горе поверженных ею врагов. Олег всегда смеется, что в моем случае это дымятся тела тех, кому я оказалась не по зубам. Но тогда логично было бы над моей головой изобразить коршуна с огромными когтями, впивающимися в меня каждый апрель, будь он неладен…
– Мари,