Высокая пропасть. Вадим Юрьевич Шарыгин
впотьмах домой, шаги считая.
И надо в сердце обронённый сон вернуть —
О вышитых на небе снах над тушею Индокитая.
Кормилец сытых, зодчий Покрова,
Тебе ли Грозный царь дарует жизнь, выкалывая очи,
Чтоб не построил лучше… Смерть права:
Народ, безумствуя, безмолвный зов по мостовым волочит.
Прочищенной гортанью минарет
Бродяг на пир коленопреклонённый созывает, плача:
О том, что пусто небо, Рима нет,
О том как по ветру развеяны раздольные апачи!
Непредсказуема метафора, как та,
Косая скоропись предновогодних почерков открыток,
В которых чувства через край, когда
Московский снег идёт и Петербургских радостей избыток!
К нам не вернётся время, но возьми
Щепоть Сахары раскалённой с щепотью двуперстья смысла!
Столько на звёздных пастбищах возни,
Что красота – дождишком вкрадчивым – над тихой далью свисла.
Над Пастернаком (1)
Что наделал с нами Семнадцатый год, Октябрь!
Калёной сталью – глубь сердец – изъёрзал, искромсал…
Смертельно ранена страна, струна, ох, табор
Пропавших в небесах имён… Огнива без кресал —
Извлечь смогли, зажглись, сгорели, та и этот,
Донашивали души на окраинах чудес.
И красной скатертью стелился новый метод —
Из кубиков слагать стихи и чуйствовавть в обрез!
С кровоподтёком переулочек. И дымок
Докуренных до обожжённых пальцев папирос.
И дождь подвешен к Питеру, и плакать ты мог,
Когда, как к стеклу вагона, к ладоням лбом прирос.
Речь-френч прямого покроя – Измена, братцы!
Пусть голос, утопший в растраченном беге коней,
Умрёт! Так лучше, чем за буквальность браться,
Доканывая правдой жизнь, смерть делая больней!
Лоханью Балтика, вплотную к снам Кронштадта.
Совочком детским год прорыт в Двадцатый век – в длину…
Одна действительность кругом! И с сердцем что-то…
Спит мир переиначенный! Утраченным вздремну.
Стать толмачом с борисоглебского на ваш?
Разжёванных кузнечиков отрыгивать птенцам!
…В бред навсегда перешли, в брод перешли Сиваш —
Махновцы, приложили штыки к разбитым сердцам!
Наискосок от разбуженной ночи стихли,
Сливаясь с неподвижностью намокших глаз моих,
В столетних липах звоны меди, ростом с Тихвин,
Стращал пространство индюком нахохлившийся стих…
Трёхпалый в перьях день, склевав все крошки
С обложки «Избранное», избранился было весь
На постоялый двор. С ленивой прытью кошки,
Валялась, сшибленная палкой с яблонь, тайны спесь.
Над Пастернаком (2)
Цветная пагода июльского разгара и раздрая…
Переверни-ка время жизни, друг, в часах песочных, лей пески!
Шершавый ветер… Пошевеливая сосны, раздирая
В кровь душу, дышит роза алая, раздаривая