Змеиное гнездо. Яна Лехчина
в коридорах, оплетающих палаты, где драконья жена ткала свои песни, но ещё ни разу не заходил к ней.
«Он узнал меня, – подумала Рацлава, и к горлу подкатил ком. – Он понял, что сова, кружившая над подожжённой деревней, – это я».
Зря Рацлава решила преследовать каменную рать. Будь оно проклято, её дурное любопытство! Будь проклято её бахвальство – право, ну что ей стоит взмыть, что стоит погнать сову вслед за ратью…
Она скользнула вперёд, и полы её платья мазнули по полу.
– Зачем ты здесь? – Рацлава расправила плечи и попыталась улыбнуться. – Разве я сделала что-то плохое?
– Я видел сову. – Ярхо говорил неспешно, чеканя каждое слово: – И она была бельмяноглаза.
Боги! Рацлава почувствовала, как от лица отхлынула краска, – а люди рассказывали, что её кожа и так бела. Если Ярхо-предатель и выглядел грозно, то Рацлаву это не трогало. Она не знала его изрубленного лица и кольчуги, испещрённой следами от сотен мечей, и не боялась. Но голос – голос Ярхо заставлял кровь застыть в жилах.
Потребовалось время, чтобы прийти в себя.
– Хорошо, – протянула Рацлава, решив объяснить всё то, что могло показаться Ярхо странным или опасным. – Хорошо… – Наконец она заговорила иначе, степенно и почти томно, будто лодочка поплыла по ленивым волнам.
Её зовут Рацлава, она слепая дочь пастуха с Мглистого Полога. Она не нежить, не ворожея и не оборотень, поэтому – нет, не тревожься, Ярхо-предводитель, – ей не ускользнуть из Матерь-горы. Всё, что она умеет, – это играть на зачарованной свирели. Сидя в драконьем логове, Рацлава ткёт полотна историй. Плетёт музыку из запахов и звуков, учится просачиваться в тела птиц, но от этого, право, Ярхо-предводитель, нет никакого толка. Её душа стелется в чужих костях и мышцах, но в действительности ей неподвластны ни совы, ни ястребы, ни орлы.
– Я могу лишь наблюдать. – Легко повела подбородком. – Вернее, я слышу и чувствую, но не вижу.
Рацлава не стала говорить о том, что она не настоящая певунья камня, а бездарная, но упорная самозванка. Воровка, похитившая колдовскую свирель, в отместку ранившую её пальцы и губы. Зрение, свобода, мощь – Рацлава достигла бы всего этого не талантом, а упорством, если бы у неё было больше времени.
Сколько осталось до летнего солнцеворота? Полгода? Меньше?
Она тряхнула головой, прогоняя нежеланные мысли, и раскинула руки, как тряпичная кукла. Вспенились кружева на её длинных рукавах, а меха соскользнули с плеч.
– Послушай. – Рацлава и застыла так, словно её растянули, привязав за запястья к двум столбам. – Я безоружна, и моё тело – в этой горе. Я никуда не денусь отсюда.
Но Ярхо не спешил ей верить.
– Твои песни, – обронил он. – Что умеют?
Музыка истинных певцов камня, а Рацлава делала всё, чтобы встать с ними вровень, лечила и убивала, сеяла страх и взращивала любовь. Осушала океаны, поджигала леса и подчиняла своей воле всё то, что имело душу. Неудивительно, что такие мастера рождались страшно редко. Рацлаве было далеко