Журнал «Рассказы». Ужастики для взрослых. Артем Гаямов
ничего сделать. Я боялась, что они примутся за меня.
Она прерывисто вздохнула и продолжила:
– Я видела, как тебя поймали… О, Фитч, прости меня, пожалуйста! Мне так плохо от того, что они с тобой сделали. Это все из-за меня.
Айрони опустила голову и разрыдалась.
Он молчал. Внутри распускалось облако очередной боли. И эта новая боль смешивалась и с облегчением, и со стыдом, заполняла изнутри и душила, душила…
Лучше бы она ушла. Тогда. И не увидела, во что он превратился.
Если очень долго мечтать, то мечты сбываются. Вот только не всегда так, как хотелось. Фитч стал полноправным членом труппы, как бы нелепо это ни звучало – прав у него по-прежнему не было никаких. Зато теперь его имя крупными буквами напечатано на всех афишах. Сразу после слов «порождение тьмы» и «кровожадное чудовище». И Фитч рычал, скалил клыки, ударом лапы ломал бревна и разрывал на части кроличьи тушки, к восторгу и ужасу изумленной толпы. А после выступления метался в своем углу, уворачиваясь от ударов кнута. Броуни учил новичка так, как считал нужным. Небесный Палач знает, сколько побоев пришлось вытерпеть Фитчу, прежде чем новые мышцы налились силой и он научился ходить и на двух, и на четырех лапах, прыгать на несколько ярдов в высоту, в считанные мгновения разгрызать толстый пеньковый канат и угадывать желания дрессировщика по одному жесту. Когда вместо удара он получил одобрение «Молодец, хороший мальчик», Фитч был готов вилять хвостом от радости. Если б у него был хвост, разумеется.
Общество Айрони его тяготило. Говорить им больше было не о чем. Да и как, если все, что удавалось выдавить Фитчу, – вой, мычание и скулеж?
Поначалу певунья частенько забегала к нему перед сном: пересказывала последние сплетни или просто сидела рядом, пока он ел. Но со временем ее визиты сделались все реже, а потом и вовсе прекратились. Даже сталкиваясь с ним в проходе возле арены, она спешила скорее прошмыгнуть мимо. Фитча это озадачивало. Он думал, что со временем привыкнет к своему новому обличью, а когда его полюбят зрители, сможет сказать себе, что стал… нет, не уродом, но новым удивительным созданием. И тогда, быть может, они с Айрони снова попытаются. Нет, не попытаются – они сбегут! Сбегут вместе! И больше никогда не будет ни кнута, ни побоев, ни насмешек…
Однако время шло. И ничего не менялось. Только изящная тонкая Айрони все больше напоминала ему прекрасную белую цаплю, мелькнувшую в утренней дымке и тут же растаявшую, как сон. Пела она все хуже. Высоких нот не брала. Струцца проговорилась, что Айрони жаловалась: крылья стали слишком тяжелыми. А как-то раз Фитч услышал из женского фургончика надсадный кашель. Проходившие мимо Кавалли заметили, что «цыпочку проще пустить на бульон и завести новую».
Если б он мог говорить, он бы, наверное, подкараулил Айрони, дал знать, что он тревожится о ней. И они бы смогли обговорить план нового побега… Если б он мог говорить.
Нет, он все же попытался. Улучил момент между выступлениями, когда Кавалли привязал его к ободу колеса, и замычал, пытаясь привлечь внимание