Крольчатник. Ольга Фикс
время словно бы чего-то ждущие, что ли. В иные моменты Марине казалось даже, что он словно бы чему-то радуется, вот-вот песенку запоет.
Тьфу, жуть какая! Марина даже встряхнулась отгоняя от себя эти дурацкие мысли как наваждение. И лезет же в голову! И ведь наверняка это даже и не воспоминания никакие, да и какие там настоящие воспоминания могли у нее с тех пор сохраниться – совсем ведь малая была! Так, бред какой-то, возникший на почве боли и температуры, на который уже гораздо позже наложились впечатления и воспоминания всей Марининой последующей жизни. Ясно же, что ничем иным это все быть не может.
Илья, видимо, тоже что-то такое вспоминал – взгляд у него сделался задумчивый, и весь он как-то притих, сосредоточившись на какой-то ему одному ведомой мысли. Наконец Илья тряхнул головой, в точности как только что Марина и проговорил, неуверенно растягивая слова:
– Странный он какой-то был, твой отец, или совсем уж голову потерял от беспокойства: побежал тогда почему-то на старое шоссе вместо нового. Там и машин-то почти не бывает, просто чудо какое-то, что нам удалось тогда поймать тот "уазик". Врач потом сказал – еще б немного и поздно.
– Да ну, поздно! Разве от аппендицита сейчас умирают! – Марине никогда всерьез не верилось в возможность собственной смерти.
Теперь она вспомнила Илью, вернее, его руки – крепкие, мальчишеские, точно сплошь покрытые коркой из свежих и уже подживающих царапин, с твердыми мозолями от гребли. В то далекое лето Илья часто таскал ее на руках и без всякой болезни – наверное, ему просто нравилось возиться с малышами, странное вообще-то увлечение для мальчика его лет. Еще он катал ее на качелях, висевших почему-то над самым обрывом. Илья раскачивал качели высоко-высоко, так что Марине делалось и страшно и сладко одновременно. Она ни за что не хотела показывать ему свой страх и все кричала: " Еще! Еще!", хотя сердце, бывало, готово было выпрыгнуть из груди.
– Ну что, вспомнила? – Илья смотрел на Марину улыбаясь.
– Ага, – ответила Марина. – Вот только я не знаю, кем ты мне приходишься.
– Проще простого. Я себе для памяти даже родословное древо нарисовал, чтоб не путаться. Зайдешь потом ко мне в пристройку, покажу. Оно у меня там на стенке приколото. А ты мне… Ну, как тебе объяснить? Вот у моей бабушки был двоюродный брат, некий Моисей Юзовский. В Гродно они жили. Так он твоей маме родной прадедушка, ясно?
– Ясно, – Марина засмеялась. – Нашему забору двоюродный плетень это называется.
– Ну не скажи, – Илья, кажется, слегка обиделся, но не выдержал и тоже рассмеялся. – А ты где белье развешивать собралась?
– Пока не знаю.
– У нас тут все на чердаке вешают, пойдем, покажу.
– Пошли.
И они отправились на чердак.
На чердаке Марину ждала новая неожиданность. На крыше, где ей, собственно, и положено было быть, оказалась полная голубей голубятня.
– Это Денискины, – объяснил Илья. – Он сам у нас – крылатая натура, и до смерти любит, чтобы вокруг