Волк среди теней. Дэвид Геммел
ведь привез тебя ко мне, Эрик, и наш дом остается нашим.
– Не оставляй меня одного, мама.
– Ты знаешь, что я никуда от тебя не уйду. А теперь спи. Набирайся сил.
Наклонившись, она поцеловала его в щеку, потом взяла лампу, в которой горело угольное масло, и вышла. Он уснул прежде, чем щеколда успела опуститься.
Шэнноу сидел в кожаном кресле и смотрел в потолок. Донна поставила медный светильник на стол, подошла к печке и подбросила поленья в огонь. Его голова наклонилась, и он перехватил ее взгляд. Глаза у него неестественно блестели.
– Вам нехорошо, мистер Шэнноу?
– Суета сует – все суета! Что пользы человеку от трудов его, которыми трудится он под солнцем? – Шэнноу заморгал и откинулся на спинку кресла.
– Прошу прощения, – сказала она, накрывая ладонью его руку, – но я не понимаю, что вы говорите.
Он снова заморгал и устало улыбнулся. Его глаза утратили стальной блеск, и он выглядел бесконечно измученным.
– Нет, прощения должен просить я, Донна Тейбард. Я принес в ваш дом смерть.
– Вы вернули мне сына.
– Надолго ли, Донна? Всю жизнь я был камнем, упавшим в пруд. Сначала всплеск, во все стороны разбегаются волны… Но потом? Вода успокаивается, даже рябь исчезает, и пруд вновь такой, каким был. Я не могу защитить вас от Комитета. И Эрика тоже. Я ни на каплю не убавляю зла в мире. А порой, думается мне, и добавляю к нему.
Она сильно сжала его руку, заставляя посмотреть на себя.
– В вас нет зла, мистер Шэнноу. Поверьте мне! Я разбираюсь в этом. Когда я увидела вас, то испугалась, но потом успела вас узнать. Вы добры, вы деликатны, и вы не воспользовались моим положением. Как раз наоборот: вы рисковали жизнью ради Эрика и меня.
– Это ничего не значит, – сказал он. – Моя жизнь ведь не великое сокровище. Я ею не дорожу. Мне доводилось видеть такое, от чего испепелилась бы душа другого человека: людоедов, свирепых дикарей, рабство, убийства развлечения ради. Я далеко ездил, Донна, и я устал. Прошлым летом я убил троих и дал клятву никогда больше не убивать. Меня нанимают избавить селения от разбойников и зачинщиков войн – и мне это удается. Но тогда глаза тех, кто искал моей помощи, обращаются на меня, и я вижу страх в этих глазах. И люди радуются, когда я уезжаю. Они не говорят: «Спасибо, мистер Шэнноу. Оставайтесь у нас, обрабатывайте свое поле». Они не говорят:
«Мы ваши друзья, мистер Шэнноу, и никогда вас не забудем». Нет, они суют мне обменные монеты и спрашивают, скоро ли я отправляюсь дальше. А когда я уезжаю, Донна, разбойники возвращаются, и все становится прежним. Вода в пруду успокаивается, даже рябь исчезает.
Донна встала и подняла его из кресла.
– Мой бедный Йон, – прошептала она. – Идем со мной!
Она отвела его в заднюю комнату, раздела его в темноте, разделась сама и откинула одеяло на широкой кровати. Он нерешительно лег рядом с ней и не набросился на нее с яростной страстью, как она ждала, а лишь гладил ее кожу с тихой нежностью. Она обвила рукой его шею, пригнула его