Бури. Галина Мишарина
теплым, и ткань под моими пальцами была гладкой и приятной. Алеард повернул ко мне лицо и прищурил глаза, пристально на меня поглядев. Взгляд был теплый – словно солнечный луч упал на лицо. Я заставила себя отстраниться, и Алеард быстро поймал мои пальцы и положил себе на колено.
– Нет, Фрэйа, ты меня не расстроила. Наоборот, я рад, что не остался наедине со своими мыслями, как обычно.
Я замерла, почувствовав, как он осторожно провёл кончиками пальцев по моему запястью.
– Откуда у тебя этот шрам?
– Мы с сестрой и её друзьями катились с горки на санках, и кто-то врезался в меня сзади. Я упала, и Карина переехала мне руку… Это был один из тех моментов, когда она утратила самообладание, – я мягко рассмеялась. Алеард улыбнулся и хотел что-то сказать, но его позвали, и он, кинув на меня пронзительный, совершенно непонятный взгляд, ушел, пообещав скоро вернуться.
Я легко проскользнула через толпу, подошла к фонарику и присела возле него. Сидели немногие. Танцующая толпа была весёлой, искренней и шумной.
Сама я танцевала посредственно, и никто меня в этом переубедить не мог, хотя Эван и говорил, что я себя недооцениваю. Может, в другом месте и в другое время… Мне вспомнилось, как на одном из праздников, лет пять назад, меня пригласил на танец соседский парень. Я тогда была еще настырнее и неуступчивее. Как бедняга ни старался, ему не удавалось меня за собой вести. Потом я ходила на уроки танцев, кое-чему научилась. Правда, у меня лучше получалось танцевать одной. За буйный нрав и неподатливость мальчишки прозвали меня «Чертополохом». Конечно, это обижало, но я не сердилась, могла часами быть одна-одинёшенька, гулять или плавать, и ездить верхом, в то время как другие ребята собирались группами и весь день проводили вместе. Наверное, стоило просто забыть свой первый неудачный опыт, но я не могла. Так и вставали перед мысленным взором растерянные глаза того паренька, его неловкие, робкие движения…
Я решила немного размяться: потянулась вниз, к пяткам, а потом в стороны, и снова вниз. Я с детства была гибкой. Папа говорил: гнусь, но не ломаюсь. Ни разу даже носа не оцарапала, падала с годовалого возраста с лихими кувырками, тут же вскакивала и бежала дальше. Ходила на руках, делала простые «колеса» и более сложные сальто. Но вот танцевать боялась.
Я поднялась, не в силах усидеть на месте, стала потихоньку покачиваться в такт музыке: приподнималась на носках, и перекруживалась, и так увлеклась, что не сразу заметила подошедшего Конлета.
– Как вечер, продолжается? – сказал он таким тоном, словно я безнадежно испортила людям праздник. Я вздрогнула и застыла столбом.
– Да, хорошо продолжается, Конлет. А ты как?
– Ничего, – ответил он выразительно, и это незатейливое словно прозвучало как выстрел. – Капитан нам все рассказал. Про корабль, – закончил он.
Я напряженно ожидала продолжения.
– Фрэйа, почему ты раньше не говорила, что так хорошо чувствуешь корабль? – произнёс Конлет с укором.
– Потому что