Ланарк. Жизнь в четырех книгах. Аласдер Грей
от картофельной запеканки с мясом и от любой другой еды, вид которой вызывал у него отвращение: губчатый белый рубец, мягкие пенисоподобные сосиски, фаршированные овечьи сердца с сосудами и мелкими артериями. Нерешительно потыкав подобное кушанье вилкой, он говорил:
– Я этого не хочу.
– Почему?
– Вид какой-то странный.
– Да ведь ты даже не попробовал! Возьми хоть кусочек. Ну ради меня.
– Нет.
– Китайские дети голодают, но о такой еде и мечтать не смеют.
– Вот и отправь ее им.
После недолгих пререканий мать, повысив голос, грозила: «Не выйдешь из-за стола, пока не подберешь все до последней крошки!» – или: «Ну погоди, дорогуша, я обо всем расскажу отцу!» Дункан клал кусочек в рот, с усилием глотал, даже не распробовав, и тут же его рвало прямо на тарелку. Тогда его запирали в дальней спальне. Иногда мать подходила к двери и начинала упрашивать: «Ну пожалуйста, съешь хоть капельку! Ради твоей мамы, а?» Тоу, сознавая собственную безжалостность, выкрикивал: «Нет!» – и, подойдя к окну, смотрел вниз, на зеленый двор. Там играли его друзья, бродяги рылись в мусоре; соседи, бывало, развешивали белье, и Тоу охватывало такое чувство величественного одиночества, что он подумывал, не выброситься ли ему из окна. Горько и весело было представить, как его труп тяжело шлепнется о землю у всех на глазах. Под конец сердце его замирало от ужаса, когда до слуха доносилось глухое топанье отца, взбиравшегося с велосипедом по лестнице. Обычно Тоу выбегал ему навстречу. Теперь же он слушал, как мать отпирает дверь, как заговорщически переговариваются два голоса, как шаги приближаются к двери, а мать шепчет им вслед: «Не делай ему слишком больно».
Мистер Тоу входил и, кривя губы в мрачной улыбке, начинал:
– Дункан! Ты, по словам мамы, опять плохо себя сегодня вел. Она хлопочет, тратится, чтобы приготовить хороший обед, а ты не желаешь к нему притронуться. И тебе не стыдно?
Тоу, понурившись, молчал.
– Я хочу, чтобы ты принес ей свои извинения.
– Чего принести?
– Попроси у нее прощения и пообещай, что съешь все, что тебе дадут.
Тоу огрызался: «Нет, ни за что!» – и получал порку.
Во время наказания он вопил будто резаный, а когда его отпускали, топал ногами, визжал, рвал на себе волосы и бился головой об стену, пугая родителей так, что мистер Тоу не выдерживал и орал:
– Замолчи – или я тебе зубы вышибу!
Тоу принимался колотить кулаками по своему лицу, выкрикивая:
– Вот так вот так вот так?
Утихомирить его могло бы только признание того, что кара была несправедлива. По совету соседа, родители однажды раздели яростно брыкавшегося мальца и погрузили в ванну с холодной водой. Внезапный ледяной ожог парализовал всякий протест, поэтому эта лечебная мера применялась и позже с тем же успехом. Дрожавшего мелкой дрожью Тоу обтирали мягким полотенцем перед очагом в гостиной и укладывали в постель с куклой.