Сердце Охотника. Алена Занковец
пробирало. Но пока в темноте, лишь изредка пропускающей лунный свет, я чувствовал себя слепым.
Меня попарили в баньке, дали чистую одежду, постригли – спа-отель, а не тюрьма – и отвели в белокаменные палаты. То есть мое новое жилище и в самом деле было из камня. Небольшое строение, опутанное малинником.
Одна из самочек вталкивает меня вовнутрь и запирает за мной дверь.
Под моим весом чуть проседает, поскрипывая, деревянный пол. От стен веет холодом. Пахнет пылью, соломой и железом.
Шарю руками в темноте. Пустота. Делаю шаг вперед – и спотыкаюсь обо что-то твердое. Цепи… Какой знакомый звук… На несколько секунд выползает луна, в моем новом жилище светлеет – и я замираю, чтобы переварить объем информации, полученной за это время.
Во-первых, здесь есть окно, пусть и забранное решеткой. Понять мой щенячий восторг по этому поводу способен лишь тот, кто больше полугода провел в темноте, глотая лишь лунный свет из крохотной щели.
Во-вторых, к стенам прикреплены цепи – одна пара, если меня не обмануло зрение. На концах цепей – кожаные ремни. То есть это не совсем тюрьма – иначе браслеты наверняка были бы из металла. Скорее… Возможно… Нет, не знаю. Удерживать – но мягко, не причиняя боли. Как полезного питомца? А может, у зверодухов металлические браслеты закончились? Или это человеческое строение?.. Сдаюсь. Пока что.
В-третьих, браслетами меня не приковали. Что наводит на мысль, а не с воспитательной ли целью Лесс держала меня в клетке?.. То есть Волки совсем не ожидают моего побега. Даже не знаю, хорошо это или плохо. С одной стороны, так проще сбежать. С другой – похоже, бежать мне особо некуда. Глухая глушь. Вероятно, болото, судя по хлюпанью под ногами во время ночного перехода.
Зато теперь у меня есть тюфяк, набитый соломой, и я могу представить настоящую кровать, застланную свежим бельем, пахнущим порошком, если вот так растянусь и положу руки под голову…
От непривычного скрипа двери вскакиваю быстро, как в армии. Волчица – не разберу которая, но не из моих любимиц – несет здоровенную миску каши и ломоть хлеба толщиной в три пальца. Я чую запахи свежей еды, и от этого мой желудок урчит, будто котел с кипящим маслом. Как же давно я не жрал! Думаю, еда Волков куда больше напоминала человеческую, чем те помои, которые приносили мне. Так что я откусываю кусок горбушки и вяло жую его только до того момента, пока дверь не скрипит снова. А потом набрасываюсь на еду, как голодный пес. Запихиваю хлеб в рот, заедаю кашей, запиваю ягодным квасом, не сильно беспокоясь о том, что он стекает по подбородку.
По привычке кусочек корки пячу в карман. Отваливаюсь на тюфяк.
Ну и правильно: смысл меня приковывать? Сегодня точно не сбегу – с таким-то пузом.
Впервые за долгое время я чувствую сытость.
Накормили, как на убой.
Лежу, пьяно улыбаясь, хотя какой там алкоголь в квасе. Просто я счастлив. Весь мир у моих ног, и плевать, что мое положение для таких мыслей неподходящее. Сейчас, весной, растет трава. Пусть ее еще и не видно, но она движется к свету. Так же из темноты, незаметно, к свету двигаюсь