Аэропорт. На грани катастрофы. Артур Хейли
неосторожна. Я перестала принимать пилюли, потому что начала от них полнеть, и, кроме того, я считала, что в тот день могу не беспокоиться, но, видно, ошиблась. Словом, из-за моей небрежности теперь во мне сидит крошечный Вернон Димирест, который с каждым днем будет все расти.
Наступило молчание. Потом он, запинаясь, сказал:
– Вероятно, я не должен об этом спрашивать…
Она прервала его:
– Нет, должен. Ты имеешь право спросить. – Темные глаза Гвен открыто и прямо смотрели на него. – Ты хочешь знать, был ли кто-то еще и уверена ли я, что это твой ребенок. Так?
– Послушай, Гвен…
Она дотронулась до его руки.
– Не надо деликатничать. Всякий на твоем месте задал бы такой вопрос.
Он с несчастным видом махнул рукой.
– Забудь об этом и извини меня.
– Но я готова тебе ответить. – Она заговорила быстрее и более сбивчиво: – Никого другого не было. И быть не могло. Видишь ли… дело в том, что я люблю тебя. – Впервые она не смотрела на него. И, помедлив, продолжала: – По-моему, я любила тебя… я даже уверена, что любила… еще до той нашей поездки в Сан-Франциско. Сейчас, когда я думаю об этом, я рада, что это так, потому что надо любить человека, от которого у тебя ребенок, правда?
– Послушай меня, Гвен. – Он накрыл ее руки своими. Пальцы у Вернона Димиреста были сильные, тонкие, привыкшие управлять и подчинять себе, но умевшие и ласкать. И сейчас они ласково гладили ее руки. Обычно грубый и резкий с мужчинами, Вернон Димирест был неизменно нежен с женщинами, которые ему нравились. – Нам надо серьезно поговорить и все обдумать. – Теперь, придя в себя от неожиданности, он привел свои мысли в порядок. Ему стало ясно, что делать дальше.
– А тебе ничего не нужно предпринимать. – Гвен вскинула голову, голос ее был спокоен. – И пожалуйста, не волнуйся: я не стану устраивать сцен и осложнять тебе жизнь. Я этого не сделаю. Я ведь знала, на что шла, знала, что это может произойти. Я, правда, этого не ожидала, но так получилось. И я решила сказать тебе об этом сегодня только потому, что ребенок твой: это часть тебя, и ты должен знать. А теперь, когда ты знаешь, я говорю тебе: можешь не волноваться. Я сама со всем справлюсь.
– Не горячись, я тебе, конечно, помогу. Не воображаешь же ты, что я отвернусь от тебя и сделаю вид, будто это меня не касается. – А про себя он думал: «Главное – не тянуть: чем быстрее избавимся от маленького негодника, тем лучше. Надо бы еще выяснить, насколько она религиозна; есть ли у нее предубеждения против аборта?» В разговорах с ним Гвен никогда не касалась вопросов веры, но бывает, что люди, от которых меньше всего можно этого ожидать, оказываются вдруг верующими. И он спросил:
– Ты католичка?
– Нет.
Ну, это уже лучше, подумал он. В таком случае ей, пожалуй, надо побыстрее слетать в Швецию – на это понадобится всего несколько дней. «Транс-Америка» тут, конечно, поможет – авиакомпании всегда помогают в таких случаях, при условии, что официально им ничего не известно: нужно лишь намекнуть на аборт, но не произносить этого слова. Тогда Гвен сможет полететь