Илимская Атлантида. Собрание сочинений. Михаил Константинович Зарубин
достатка, чем у нас.
– Достатка, а что это такое?
– Достаток, а это когда и еда есть, и одежда.
– Но у нас тоже все есть.
Мать прижала его голову к груди, поцеловала в лоб.
– Спи, Мишенька, завтра утром рано вставать.
Его разбудили, когда все уже сидели за столом. Сестренки знали о поездке и, убегая в школу, по очереди поцеловали его, напутствуя вести себя достойно на новом месте жительства, не хулиганить.
Собирались быстро, покидав вещи в сани, усадили туда Мишку, укрыв его огромным меховым тулупом.
Мать на прощанье прижала сына к себе, и он вдыхал родной и так любимый им запах земляники, который исходил от ее волос. Ему так хотелось забрать его с собой.
– Анна, пора. – Услышал он голос дяди. Мать оторвала от себя сына, поправила на нем тулуп, и санные полозья заскрипели по намороженной дороге. Когда стали спускаться с угора, чтобы въехать на «магистраль», раскатанную по льду на середине реки, Мишка явственно услышал:
– Миша, Мишаня.
– Дядя Ваня, – тронул он рукой спину дяди.
– Что такое?
– Похоже, мама зовет меня.
Иван остановил лошадь, но криков не услышал.
– Это, Мишка, показалось тебе.
– Ничего мне не показалось, – настойчиво сказал мальчик.
Иван вздохнул и прикрикнул на лошадь:
– Ну, пошла, каурая.
В это время из-за поворота показалась Мишкина мать. Она бежала по следу саней и из последних сил кричала:
– Иван, остановись.
– О, Господи, наверняка чего-то забыла, – неодобрительно вздохнул Иван.
Их разделяло метров триста, но Анна, бегом, так быстро, словно ее кто-то подгонял, догнала повозку. Фуфайка ее была расстегнута, платок сполз на плечи, от разметавшихся волос, он нее всей шел пар, тотчас индевеющий на голове, на одежде. Так что издали показалась, что она облачена в белые покровы.
Подбежав, мать не могла говорить, только тяжело дышала. Отдышавшись, схватила в охапку сына, рванувшегося ей навстречу. Посмотрев на брата, быстро и беспрекословно выпалила:
– Прости, Иван, не отдам я Мишку.
Иван подошел к сестре.
– Голову и грудь прикрой, застудишь, ну а Мишку…
Он повернулся к саням.
– Тебе решать. – Подал вещмешок с Мишкиными вещами, добавив:
– Эх, Аня, Аня, говорили вчера, говорили, а ты опять за свое. Девок кормить нечем, сама отощала, ходишь, как тень.
Кивнул он на мешок.
– Донесете? Возвращаться плохая примета.
– Донесем, Ваня, донесем, чего там нести, – радостно затараторила мать.
Анна и Мишка, прижавшись друг к другу, неотрывно смотрели на уменьшающуюся вдали санную повозку до тех пор, пока она не скрылась за Красным Яром.
– Пошли, моя роднулечка, – мать закинула тяжелый вещмешок за плечи, и они легко зашагали домой…
– Мама, скажи ты ему, что пора прощаться, ведь опоздает на самолет. Из-за него рейс не отменят, – громко, от самого порога переходя на крик, потребовала Мила.
– Миша, пора, родной, –