Галлант. Виктория Шваб
спичкой, с наслаждением прислушиваясь к ее треску, расцветает огонек пламени, прогоняя тьму. Что-то дергается на краю поля зрения, но это лишь тень пляшет на стене. Оливия зажигает огарок свечи и открывает дневник, чтобы почитать, хотя давно выучила все наизусть.
У меня была птица. Я держала ее в клетке, но однажды кто-то открыл дверцу. Я так злилась, а теперь гадаю – вдруг это моих рук дело? Вдруг я сама встала среди ночи, в полусне отперла замок и освободила узницу?
Свобода – что за жалкое слово для такого изумительного понятия.
Оливия читает, блуждая пальцами по странным рисункам. В неровном свете огарка зрение играет с ней злую шутку, искажая чернильные цветы, пока не начинает казаться, что те движутся.
Читать последние, более мрачные записи Оливия не любит, потому пролистывает их, выхватывая взглядом фрагменты.
…Прошлой ночью я спала на твоем прахе. Никогда еще не было так тихо… Его голос из твоих уст… Я хочу домой…
И так, пока записи не обрываются. Неровный почерк исчезает, остается лишь пустое пространство, незаполненные страницы до самого конца, где ждет послание:
Оливия, Оливия, Оливия…
Ее взгляд падает в самый низ.
Ты будешь в безопасности, если станешь держаться подальше от Галланта.
Прищурившись, она взирает на слово, что долгие годы было для нее загадкой, – и это все еще загадка. Оливия откидывает одеяло и встает. Галлант всегда был просто словом – последним, которое написала мать. Теперь Оливия знает – это дом, ведь она здесь, и, если ей разрешили остаться всего на одну ночь, нужно увидеть как можно больше. Изучить пространство, где жила Грейс, будто это знание поможет объяснить что-то другое.
Ключ со щелчком поворачивается, и Оливия тихо выглядывает в коридор. Во всех остальных комнатах темно, лишь под одной дверью горит узкая полоска света. Заслонив ладонью огарок, Оливия выходит, скользя босыми ногами по полу.
Она обожает звуки, но умеет двигаться бесшумно.
Порой в Мерилансе ночами Оливия выбиралась из постели и бродила по темной школе, притворяясь, что захватывает ее. Кружилась в пустых коридорах, просто потому что могла. Считала шаги от одного конца до другого, дышала на окна и рисовала на затуманившемся стекле фигуры, а видел все это лишь призрак, который затаился на лестнице, выглядывая между перекладинами перил.
Там, в темноте, Оливия могла притвориться, что школа – ее дом. Но как она ни старалась, мрачное серое строение ни разу не исполнило своей роли. Слишком холодным оно было, слишком пустынным, слишком похожим на себя. И каждую ночь, забираясь обратно в кровать, Оливия напоминала себе, что Мериланс – просто здание и никогда не будет домом.
Она мысленно повторяет: Галланту тоже им не стать, если Мэтью добьется своего, и все же, спускаясь по лестнице, поглаживая ладонью отполированные перила, понимает: все здесь ей будто бы знакомо. С каждым бесшумным шагом дом словно склоняется к гостье и шепчет: «Привет». Шепчет: «Добро пожаловать». Шепчет: «Ты дома».
Повторяя свой путь в обратном направлении, Оливия пересекает вестибюль и заглядывает в гостиную. От жаркого