Павел I без ретуши. Отсутствует
ныне недеятельного и привязанного к небольшому числу местных идей и невнимательного более по привычке, чем по естественной наклонности, серьезного и подчиненного некоторым предубеждениям, но который в иной местности и при иных обязанностях должен будет приобрести более обширности, прелести, верности и прочности. Принцесса захочет нравиться. Она из всего молодого дармштадтского семейства имеет наиболее грации и благородства в манерах и в характере, точно так же как она имеет всего более находчивости ума. Эти преимущества уравновешиваются недостатком здоровья и красоты и большою неровностью и крутостью нрава.
Из переписки Екатерины II:
Сын мой обзавелся домом; он намерен жить скромно… не покидает ни на шаг своей жены, и оба они служат примером наилучшей дружбы в свете. Великая княгиня золотая женщина: она наделена самыми солидными качествами; я ею очень довольна; муж ее обожает, и все окружающие ее любят. […]
…у этой дамы [жены Павла Петровича, Натальи Алексеевны] везде крайности; если мы делаем прогулку пешком – так в двадцать верст, если танцуем – так двадцать контрдансов, столько же менуэтов, не считая алемандов[22]; дабы избегнуть тепла в комнатах – мы их не отапливаем вовсе; если другие натирают себе лицо льдом, у нас все тело делается сразу лицом; одним словом, золотая середина очень далека от нас. Боясь злых, мы не доверяем никому на свете, не слушаем ни добрых, ни дурных советов; словом сказать, до сих пор нет у нас ни в чем ни приятности, ни осторожности, ни благоразумия, и бог знает, чем все это кончится, потому что мы никого не слушаем и решаем все собственным умом. После более чем полутора года мы не знаем ни слова по-русски; мы хотим, чтобы нас учили, но мы ни минуты в день старания не посвящаем этому делу; все у нас вертится кубарем; мы не можем переносить то того, то другого; мы в долгах в два раза противу того, что мы имеем, а мы имеем столько, сколько едва ли кто-нибудь имеет в Европе. […]
Великий князь был у меня и сказал, что он опасается, чтоб до меня не дошло и чтоб я не прогневалась. Пришел сам сказать, что на него и на великую княгиню долг опять есть. Я сказала, что мне это неприятно слышать и что желаю, чтоб тянули ножки по одежке и излишние расходы оставили. Он мне сказал, что ее долг там от того, от другого, на что я ответствовала, что она имеет содержание (и он также), как никто в Европе, что сверх того сие содержание только на одни платья и прихоти, а прочее – люди, стол и экипаж – им содержится и что сверх того она еще платьем и всем года на три снабдена была… Она просит более двадцати тысяч, и сему, чаю, никогда конца не будет… […]
Я думаю… что если ослепленный великий князь инако не может быть приведен в резон насчет Разумовского[23], то не может ли Панин уговорить его, чтоб он Разумовского услал в море, дабы слухи городские, ему противные, упали. […]
Вы желали,
Граф Андрей Разумовский открыто ухаживал за Натальей Алексеевной.