Опята. Алексей Смирнов
лежа в положение напряженного сидя.
– Кто такие? – презрительно спросил старшой, временно прекращая маховые движения инструментом.
– Братья мы, – поведал Гастрыч, с ударением на Я, тогда как новый, отпив из бутыли у предыдущего, уже вставал из травы. – Жалудошные. И я среди них главный гриб Мухомор. Грибницу показать? Со шляпкой? Вы засохнете и на червей изойдете, потому как вы пососиновики, шелуха, отрава!..
Содрогаясь, лесные контролеры наблюдали, как из высоких и сочных трав нарождаются, поднимаются и разминаются новые и новые Гастрычи. Это было похоже на падение шашечек домино, заснятое на пленку и запущенное наоборот. Параллельно куковала кукушка. Среди кукушкиных и подступающих крокодиловых слез лесной старшина ощутил себя Лизой Бричкиной, подсчитывающей кукушкины позывные и пересчитывающей фашистский десант. Гастрычи, по нарастающей, завели тихую песню:
– Рано-рано, на рассвете, просыпаются утята,
И гусята, и опята, и нормальные ребята,
Даже десять негритята,
Даже правильные пацаны – и те просыпаются!..
Жуткий хор наливался силой, пока не грянуло:
– Единица – вздор, единица – ноль!
Голос единицы – тоньше писка!
Кто ее услышит? Только жена!
Да и то, если не на базаре, а близко!..
Самый первый Гастрыч удовлетворенно отметил, что знакомство с советской поэзией периода ломки тоже удваивается. Он очень любил Маяковского и полагал, что тот застрелился из-за сущего пустяка – сифилиса.
«Простая вещь, – подумал он. – Не составляет труда».
Гастрыч возопил изо мхов и трав:
– А вот пострадать! – такая, кажется, звучала идея? Вы обязаны знать об этом, ибо наверняка читали учебник «Родная речь». После ремня и зуботычин, естественно. Страдание – закон, оно всегда возьмет свое. Ему положено уступать, а я не уступал, зазнавался, роскошествовал, просвещался. Хорошо ли страдание? Оно есть удар судьбы. Но честь и подлость – что это: держать удар и не держать удар? И смиренна ли честь? И если ты держишь удар, то нет ли в этом гордыни и дерзновения?
– Давайте перетрем, – предложил Артур Амбигуус-младший, зарядившийся богатырской дерзостью.
– Ну, давай, – нехотя согласился бритый.
– Железки сначала бросьте, – распорядился Гастрыч.
Последовала недолгая пауза, и следом тишину нарушили грубый звон и звяк.
– Поляна наша, – заявил Артур Амбигуус, снял очки и положил их в нагрудный карман. Этим он, немного знакомый с языком жестов, показывал, что в упор не видит собеседника. – Эта и все остальные тоже.
– Встретим кого – пойдете на удобрение, – хором сказали Гастрычи.
– Добрее вы, правда, не станете, – пошутил Артур над общим корнем.
Предводитель, носивший кличку Доля, побагровел.
– Глядите, не подавитесь, – молвил он, рассматривая вражье войско исподлобья. – Кусок