Опята. Алексей Смирнов
варить их подольше, – прикидывал Гастрыч.
– Подольше не хотелось бы, – помрачнел изнывавший от жажды напитков Извлекунов. Оранская согласилась с ним:
– Может выкипеть самая сила, как витамин С из капусты, и тогда никаких двойников у нас не получится. Космос подчиняется законам энтропии, хотя это только наш космос…
– Ну, вас, сударыня, и повело, – отметил Гастрыч, как ему показалось, по-гусарски, и неожиданно, с отчаянностью, захотел послать ко всем чертям Анюту, схватить ножик и… отбить горлышко у внезапно воображенной бутылки шампанского; потом сграбастать Оранскую и отпраздновать труса, то есть кризис среднего возраста. – Победительница вампиров и посетительница сортиров… или наоборот…
Артур Амбигуус недвусмысленно посмотрел на распаренную Анюту. Оранская восседала, заведя глаза и совершая пальцами червеобразные движения.
– К чему нам ваш двойник, дамочка? – теперь уже насупился Гастрыч. – Нам добавить надо внутрь себе, и вся любовь. И можем добавить тебе внутрь тоже, если справимся. Вы тут без умолку о Боге толковали, да о космосе, а я, например, Господа Бога нашего уважаю и в обиду не дам.
Гастрыч шарахнул по столу, и все подпрыгнуло.
7. Капище
– Вы неразвиты, – отмахнулась Оранская. – Вы ничего не смыслите в грибах – особенно в их волшебстве.
– А вы смыслите? – Извлекунов задал встречный и унизительный вопрос. – Тех, что в сортире выросли, никто и не признал. Или сразу помрем, или помучаемся, как выражаются в кино.
– Но что, если это – знак, откровение, особое явление: вот где искать Истину, хотя в таких местах откровенничают не самые светлые силы…
– В общем, кончай базар, – Артур Амбигуус-старший и не заметил, как оборотистый Гастрыч постепенно захватил инициативу, готовый выпить и съесть что угодно – лишь бы переиначить свое опостылевшее сознание.
Все встали из-за стола и, осторожно ступая, чтобы не разбудить счастливого сновидца Артура-младшего, путешествовавшего по изображениям экзотических стран на марках с кислотными помарками, приблизились к санитарно-гигиенической поляне, возбуждавшей всеобщий интерес.
Грибы торчали себе.
Их было несколько, пять или шесть, не считая выдранного и уничтоженного Гастрычем ради предварительного и поверхностного знакомства. Они выглядели отвратительными и казались уже не полностью белыми, но с гибельным сероватым оттенком. «Все, что гибелью грозит… таит… необъяснимое блаженство», – напомнил Гастрыч с небольшими погрешностями и купюрами. Они выросли в доме, не выходя за порог презираемой теплицы, в атмосфере без солнца, которая никак не могла по-хорошему сказаться на сути – о чем бы им не вещала сумасшедшая Оранская.
– Дрянной у тебя выключатель, – на ходу бросил Гастрыч. – Поменял бы.
Хозяин промолчал. Он, признаться, недолюбливал соседа за умение починить кран и переменить лампочку. Однако Артур Амбигуус