Курляндский бес. Дарья Плещеева
мартышек! – затараторил Ивашка. – В плетеных клетках! Бабы – две вроде монашек, у них белые платы, черные ряски, третья – молодая девка в штанах… Ты когда-нибудь девку в штанах видывал, Арсений Петрович?
– Тебе бы все про баб. Ну так что случилось?
– На пристани-то ничего особого не случилось, а коли Петруха станет врать – ты ему веры не давай! Он все меня очернить норовит, я знаю! А я всего-то навсего поблизости прогуливался, слушал, о чем моряки толкуют, а они как раз толковали о Либавском порту…
– Так ты про это писал в донесении. И я уж отправить собирался в Друю с Тимофеем и Богданом.
– Писал! Да кто ж знал, что и про тех нехристей с мартышками тоже писать надобно! Слушай, Арсений Петрович, мы их-то неподалеку от Митавы и повстречали. Они ехали целым обозом, баб посадили в колымагу, и откуда-то еще лишний человек взялся, в годах, седат и грузен, рожа – дубленая, корявая. Впереди – их старший со своим дядькой, или кто он ему там. Вот он, тот старший, мне страх как не понравился. Остальные – люди подневольные, видать, из его рук кормятся. А он годами молод, волосом… рудо-желт, что ли, он волосом?
– Мало ли таких на Москве? Волосом он тебе не угодил?
– Да пусть бы хоть зеленые те волосья были! – воскликнул Ивашка. – Не моя печаль! Но, Арсений Петрович, он прежде, чем отдать повеление, в книгу глядит!
– Какую еще книгу?
– У него под короткой епанчой к поясу кожаный мешок подвешен, вот такой, – Ивашка показал руками очертания квадрата со стороной вершков в пять. – И он то и дело оттуда книжищу достает вот такой толщины! И туда глядит, и что-то там вычитывает. Слыханное ли дело – книжку весом в три фунта всюду при себе таскать? На поясе? И не расставаться с ней нигде?! Арсений Петрович! С этой книжищей дело неладно! Книжки-то – сам знаешь, для тайных дел приспосабливают!
– Да что ты так вопишь? – спросил Шумилов. – Мало ли какие дела у тех людей?
– Так Арсений же Петрович! Я за обозом вслед поехал. В Митаве те люди остановились на дворе, где проезжающих привечают. Стали устраиваться, коней выпрягать, меж собой толковать, а я тут же, рядом… Они к курляндскому герцогу едут и много всякого добра к нему везут! И книжку!
– Из Гааги?
– А черт их знает, прости Господи мою душу грешную! Судно пришло из Гааги, нарочно туда за ними ходило. И герцог их ждет. А сами они – ну… тот, старший, с бабой говорил, так я того наречия не ведаю. Не по-французски и даже не по-аглицки. Не по-шведски… хотя по-шведски там двое толковали, тот, седатый, с молодым толстым, я слышал.
– Опиши-ка ты мне сего книжника.
Ивашка уставился на потолок.
– А лет ему двадцать или чуть более, а собой тощ, долговяз, а космы ниже плеч, брит, одни усы, и те какие-то дурацкие. Будто угольком под носом провели…
– Черные, что ли? – спросил Шумилов, записывая на всякий случай.
– Нет, не черные, а вроде моих. А лицо гладкое, оспой не порченное…
– Волосы,