Вечный жид. Эжен Сю
зачем бы, черт побери, с вами сыграли такую скверную штуку?
– Не знаю зачем, господин бургомистр, но…
– Вы не знаете, ну, а я тем более! – сказал бургомистр с нетерпением. – И, Бог ты мой, сколько глупейших разговоров из-за трупа подохшей клячи!
С лица солдата разом исчезла вся его притворная любезность, и оно снова сделалось строгим и суровым. Он ответил серьезным и взволнованным голосом:
– Моя лошадь пала… теперь это только остов клячи, это так. Но час тому назад это было хоть и старое, но усердное и разумное создание… Она радостно ржала при звуке моего голоса… Она лизала руки сирот, которым служила так же, как ранее служила их матери… Теперь все кончено… никому служить она больше не будет… ее выкинут, как падаль, на съедение псам… Не следовало так жестоко напоминать мне об этом, господин бургомистр… Я очень любил свою лошадь… да, очень.
При этих словах, произнесенных с трогательной простотой и достоинством, бургомистр невольно смягчился и упрекнул себя за сказанное.
– Понимаю, что вам жалко своего коня, – сказал он менее сердитым голосом, – но что делать? Случилось несчастье!
– Несчастье, да, господин бургомистр, большое несчастье. Девушки, которых я сопровождаю, слишком слабы, чтобы идти пешком, ехать же в экипаже им не на что. А между тем нам необходимо быть в Париже в начале февраля… Я обещал это их умирающей матери. У детей, кроме меня, нет никого…
– Вы, значит, их…
– Я их верный слуга, господин бургомистр, а теперь, когда моя лошадь мертва, что же я стану делать? Послушайте, вы человек добрый, у вас самого, наверно, есть дети! Представьте себе, если бы они очутились в таком положении, как мои сиротки? Если бы у них так же, как у моих, не было никого в мире, кроме старого слуги, любящего их всей душой, да старой лошади, служившей им так долго!.. Их с детства преследуют несчастья… с самого рождения… они дочери изгнанника и изгнанницы… Вся радость, какая может выпасть им на долю в жизни, ждет их в конце этого путешествия, а между тем смерть лошади делает его невозможным… Подумайте сами, разве это вас не тронет до глубины сердца? Разве вы не согласитесь, что смерть лошади для меня непоправимое несчастье?
– Конечно, – ответил бургомистр, в душе человек довольно добрый и поэтому невольно разделявший волнение Дагобера. – Теперь мне понятно, как тяжела для вас эта потеря… и сироты меня заинтересовали. Сколько им лет?
– 15 лет и 2 месяца… они близнецы.
– 15 лет и 2 месяца… почти ровесницы моей Фредерике!
– У вас такого же возраста барышня? – подхватил Дагобер, начиная надеяться на благополучный исход. – Ну, так теперь я почти спокоен насчет участи моих сироток… Вы все рассудите по справедливости…
– Судить по справедливости – мой долг, и, по правде говоря, в этом деле обе стороны одинаково виноваты: с одной стороны, вы плохо привязали лошадь, с другой – укротитель не запер дверей. Он мне говорит: «Я ранен!», вы говорите: «У меня убита лошадь… и по тысяче причин эта потеря невосполнима».
– Вы