Ольма. Стать живым. Анна Владимировна Прокофьева
склонил голову и спросил:
– Что привело вас, чада, сюда, к древнему камню?
– Это Томша к тебе шла, а я, так, проводил, мало ли чего, лес, все-таки, а я как-никак мужчина, – гордо выпятив тощую грудь, протараторил Ошай.
– Молчи ужо, мужчина! – легонько толкнула брата в плечо сестра. – Молоко-то на губах не обсохло, да и порты только весной носить начал, защитничек, – улыбнулась девушка. – Вон, поди с чернявым поиграй, а я с дедом-суро переговорю. Взрослый у нас разговор, – перебила, возмутившегося было братца. И толкнув того легонько в сторону Упана, снова повернулась к Кондыю.
– Слушаю тебя, дочка, – мягко улыбнулся Кондый, – Садись рядом, рассказывай. Он похлопал широкой узловатой ладонью по нагревшемуся на солнце дереву широких ступеней.
– Уважаемый Кондый, – начала Томша, будто собиралась броситься в студеную воду, – помнишь ли ты Ольму, которого чудо-медведица Консыг-Куба заломала по ранней весне? Так вот, его нет больше в веси…
Кондый в удивлении вскинул седые кустистые брови:
– Неужто, помер?!
– Нет, что ты! – замахала руками та и быстро заговорила. – Деда, он ушел из веси. Он на берегу реки живет теперь, в шалаше… – Томша нервно затеребила подол льняного платья. – Он не такой теперь, как раньше был… Слабый стал, взгляд тоскливый, даже волосы посерели, ноги истаяли… И запах от него противный… Был. Пока он у мамки в доме был и Санда за ним ходила… – Томша сморщила курносый носик. – Рассуди, мудрый суро, как мне быть? Мы ведь сговаривались с ним, с Ольмой-то, еще по осени… Но не может он мне теперь женихом быть. Калека ведь, какой от него прок? И одна я быть тоже не хочу! Мамка говорит, как бы старой девой не остаться. Вот, если бы Ольма помер, тогда весной, все бы говорили обо мне: «Смотрите, Томша идет, из-за нее самый сильный парень на охоте погиб…» И я бы могла не позорясь себе нового жениха искать. – Кондый при этих словах строго нахмурился, но тараторившая девчонка того не заметила. – А так, все знают о нашем с Ольмой сговоре и косятся, когда я со знакомыми парнями заговариваю, а старики, так, вообще, головами качают… Шепчут, что я за него ручалась перед буем Куяном, а сама с другими улыбаюсь. Ведь Ольма-то жив… – вздохнула тяжко и, вдруг, вскинувшись, воскликнула, – Но сейчас-то он немощный, как старик. Ой, прости, – и зажав рот ладошкой, пробормотала, – Совсем не тебя подразумевала…
– Брось, нет обиды в том, что ты меня стариком величаешь. Просто старость старости – рознь… Но я понял тебя и судить тебя мне не след. Когда ты сама ужо все решила… Да и не одна ты уже давно, знаю. Чую! – Пожевал губами Кондый. От этих слов шею и щеки Томши залило румянцем. – Делай, как решила, не мучайся, Ольма не твоя судьба и дороги у вас разные. – Арвуй встал, опираясь на посох, кликнул парнишек.
– Хой, мальки, бросайте ергушки! Упан, проводим-ка гостей до веси, да и все новости самолично послушаем, да, и посмотрим