Капибару любят все. Сергей Авилов
понял, понял… – забасил сын недовольно. Будто Ольховский влез во что-то такое, что его вообще не касается. А ведь касается, да еще и как – очень не хочется в сорок один становиться дедом… – Предохраняемся… – развеял он конкретикой сомнения отца в том, правильно ли он понял…
Сказал он это громко – скорее всего, Настя его услышала… Может быть, даже ухмыльнулась опасениям папаши. Все они – мальчики и девочки в восемнадцать – чувствуют себя очень взрослыми…
Тут сын сощурил глаза и, подойдя ближе, принюхался:
– Чем от тебя так пахнет?
– Ничем, – глупо соврал Ольховский то первое, что пришло в голову.
– Блин, куревом и еще чем-то, вкусным… Ты где был?
Сергей был уверен, что Димке и в голову не пришло ничего такого – естественная реакция на незнакомый запах. Точнее, запахи…
– Да нигде я не был… – особо изворачиваться не придется, через пять минут сын забудет об этом происшествии.
– Ладно…
Действительно – ладно! Учуял-таки самку… Дети растут быстрее, чем кажется. Футболку надо бы сменить. Да и под душем ополоснуться не помешает. Оставив бутылку, он второй раз за день проследовал в душ.
Стоя под горячей водой, с сожалением намыливаясь и смывая Ликины запахи, он размышлял о том, что с Ликой ему хотелось бы остаться до утра, что было редкостью. Даже его прошлая зазноба, Сицилия-Ира, утомляла его некой сумрачностью. Через пару часов от нее, от Иры, хотелось отдохнуть, выйти на воздух из сладкого и удушливого разврата. Лика же была цветочной феей. С ней хотелось не только секса – с ней было бы здорово валяться на васильковом лугу и болтать, бесконечно гладить ее по спине и ниже талии. Может быть, поэтому его сейчас и ранит Настя? Ее тоже хочется гладить по спине и…
– Пап! – позвал Димка из-за двери, когда Ольховский уже вытирал голову.
– Выхожу, – отозвался он, отодвигая щеколду.
– Слушай, поговори с Настиной мамой, пожалуйста…
Сын стоял перед ним, держа в руке телефон.
– Я-то зачем?
– Ню! – позвал он.
«Ах, как оно ей подходит, это Ню», – подумал Ольховский.
«Ню» появилась уже немного одетая, к футболке добавилась еще и юбка. Бюстгальтера под футболкой, правда, не было – остренькими вершинками холмиков сквозь ткань торчали соски.
– Скажи ее маме, что ты не против, если Настя у нас останется.
– Я не против, – ответил Ольховский. Потом, собравшись с мыслями, добавил: – Ну давай…
– Как маму-то зовут? – зашептал он, когда в трубке пошли длинные гудки.
– Александра Владимировна, – шепотом сообщила Настя и улыбнулась ему. Улыбнулся и Ольховский – детям хорошо, и какой-то отцовской части всего Ольховского это было приятно.
– Да, Настя… – взяла трубку Александра Владимировна. Голос у нее оказался с хрипловатой патокой – чем-то напоминает голос рыжей администраторши… Вот было бы смешно, если бы оказалось, что это одно и то же лицо!
– Александра Владимировна, здравствуйте, – пророкотал он. – Это отец Дмитрия.
Ольховский