Здесь мопсы не рассказывают сказки. Варя Каткова
в очередной день, когда собеседнице нездоровилось, – а может, я разыщу вашего папу? Может, у вас остались родственники? Сейчас ведь в интернете можно найти что угодно, кроме рецепта идеальных сырников. Я пороюсь в архивах, должна же сохраниться хоть какая-нибудь информация?
– Ничего не надо, дорогая, ничего не надо! Все это в прошлом. Нечего ворочать то, что давно забыто, и никому до этого нет дела, – Гертруда повесила трубку, не попрощавшись.
– Ого! – такого развития событий Варьваря не ожидала.
Не скрывая подавленности, она села на подоконник и погладила меня за бархатистым ушком.
Оглушив нервозной трелью, телефон запищал вновь. Увидев высветившейся номер Гертруды Филипповны, Варьваря поторопилась снять трубку и откашлялась, маскируя нотки грусти в голосе. Ответила:
– Алло.
– Извини меня, Варенька, извини, но пойми правильно, – дрожащим от подкативших слез голосом Гертруда начала телефонный разговор, – столько лет прошло, а он ни разу не нашел способа выйти на связь. Написать одно малюсенькое письмо, хоть строчку, позвонить или дать бандероль.
– А если у него не было возможности? Он ударился о раскрытую форточку и потерял память? Или ему прищемило пальцы на руках тяжелой дверью так сильно, что он больше никогда не смог писать?
– Или ему было не до нас… Правда такова, дорогая моя: мы с мамой ему стали не нужны.
На том конце провода открылся шлюз вселенской печали. Раздались тихие всхлипывания, от которых в мопсячьем сердечке все сжалось.
Пусть и существует в мире несправедливость и глобальное зло в виде: цап-царапающихся котиков, злых охранников в супермаркете с их дурацким правилом «с собаками нельзя» и бабулек на лавочке. Но я никому! Слышите? Никому не дам права доводить до слез тех, кто мне дорог. И кормит сосисками! Попомните мои слова!
Я зарычала. Закрутилась на месте и, подняв волосы в ирокез. Дыбом. Залаяла в окно, желая прогнать невидимого врага и тоску, скребущую душу, словно облезлая соседская кошка.
– Не плачьте, пожалуйста, Гертруда Филипповна. Мы вас любим. Послушайте: даже Милка за вас переживает.
Всхлипывания в трубке утихли.
– Я услышала и поняла, если вам будет легче, то больше я не посмею поднимать этот разговор. Всего доброго и ждем вас завтра на чай с моей фирменной шарлоткой. Обязательно приходите.
– До встречи.
Варьваря приуныла, хотя и старалась скрыть грусть под нелепой улыбкой. Скукожилась вся, как выжатая серая губка, осунулась. Веки тяжелыми кожаными мешками опустились на глаза, изменив взгляд на мой самый нелюбимый.
Я называла его: «где сядешь, там и слезешь». Встречался он не часто, за мою короткую жизнь в этом доме. Всего раза два. Не больше. Один раз в трамвае, куда меня отказались впускать, второй – в зоомагазине, консультант которого имел наглость произнести, что я «старая и толстая» и мне надо срочно менять рацион, исключив сосиски.
Хозяйка положила телефонную трубку рядом с моей подушкой