Три дня до лета. А Сажин
домой. Самолеты не превратились в мигающие огоньки, ведь на дворе лето. И выдался теплый прекрасный день. Автомобили заняли свои парковочные места, чтобы с утра рвануть, а мой ждал меня неподалеку, чтобы везти обратно в город. Когда я встал, то понял, что звездочки играют в моём теле, шипят, шкварчат и обугливаяют мои и без того слишком чувствительные ткани, готовые вот-вот потерять все связи с миром вокруг, слишком тусклым, неинтересным, предсказуемым. Зря я смешал таблетки.
Когда я сел за руль и поехал, заморосил дождь, утыкаясь в стекло четкими лапидарными ударами. Небо затянуло, и сгущались ночные сумерки, вдруг цвета растворились и перемешались в краски тай-дай. Свет фонарей расплывался в сверкающем мокром асфальте и переливался радужным бензиновым пятном, перетекая то на небо, то обратно. Я как пилот самолета над Бермудским треугольником едва мог разглядеть, где заканчивается дорога, и начинаются небеса. Но я несся быстро, проспекты и шоссе были полупусты. Мои чувства обострились и обрели новые доселе неизвестные мне оттенки. Моё состояние было на грани этого и другого мира. Я на доли секунды видел себя и автомобиль впереди, я не просто знал, где я окажусь, я наблюдал это своими глазами или чем-то другим, а чем, я не понимал. Время растянулось, оставляя больше свободы для реакции. Перестраиваясь из ряда в ряд, проезжая на желтые, я ехал по прочерченной кем-то линии, ощущая Бога внутри себя. Страх, неуверенность, боль одиночества засветились ослепительно белым как на пленке огнями тонущего города, сильнее-сильнее-ярче, пока не исчезли, и остались лишь очертания, и линия, ведущая меня домой.
7 Ночь
Ночь. Меня разбудил непонятный сначала шум. Это был гул телевизора. Где-то за стеной или на другом континенте. Где точно, я не понимал. Я включил свет, встал в центр комнаты. Это удивительно разозлило меня, мои мысли стали говорить мужским чужим басом в резонаторе из стен, потом с нечеловеческим визгом бились и рикошетили в меня, пронзая и будто разрушая структуру моей ДНК рентгеновскими лучами. Я испугался и судорожно стал искать источник шума. Прыгнул ногами на кровать и приложил ухо к стене, услышав вибрацию недр земли, почувствовав, как плиты континентов с инфрашумом, сеющим беспокойные сны, отдаляют ленинградскую хрущевку от Золотых Ворот Сан-Франциско. За скрежетом нашей планеты невозможно было определить направление звука телевизора.
Я выскочил на балкон, чтобы соединиться с тропосферой и устранить все бетонные антропогенные препятствия. Ночь была тихая и звездная. Кроны деревьев без труда доставали 4 этажа дома, спрятав за собой складской двор и светящийся купол водонапорной башни Политеха вдалеке справа. Желтый фонарь не качался. Собаки спали, что удивительно, и не выли волками. Я высунулся и попытался заглянуть в соседнее окно. Чернь. Ничего.
Звезды. В такие ночи я каждый раз невольно всматриваюсь вглубь неба в поисках движущихся пятен, вспоминая, как пятилетним стоял на балконе со своим отцом. Там темнеет рано и стремительно.