Nomen Sanguinis. Имя крови. Олеся Проглядова
у него не выходило. Гвинн небрежно поправил на пальце кольцо с аметистом. Еще одна странность заключалась в том, что их не замечали. И ладно бы их! Не замечали Истинного – самого Гвинна Уэссекского. – Ладно, пора показать себя собравшимся, раз уж они были так милы, что пришли. Мальчик как раз закончил играть. Это была особенно интересная часть, не находите? Такой переход на пианиссимо. – Гвинн снова наклонил голову, прислушиваясь к финальным аккордам, и даже подыграл пальцами в воздухе.
Уильям почувствовал легкое покалывание, и воздух стал легче, вернулся шум разговоров, шелест одежды, аплодисменты стали оглушительными.
– Браво, – тихо сказал Гвинн и зааплодировал одними пальцами.
Это произвело эффект выстрела из пушки. Все тут же обернулись к нему. Гвинн ослепительно улыбнулся – так, что невозможно было не улыбнуться в ответ. Уильям знал, что его захватывает сила Истинного, но ничего не мог сделать, поддавшись ее влиянию, как и все вокруг. Прошла волна шума, и Гвинн оказался в центре внимания, поклонения, обожания.
– Разве леди Браун и ее гости могут знать его? Он же не появлялся в Лондоне – сколько, лет двадцать, тридцать, пятьдесят?
– Это же Гвинн. – Эгиль повернулся к Уильяму. – Все его знают, все его хотят, все ему подражают, и он самый ожидаемый гость в каждой гостиной города, даже если в этой гостиной его впервые в жизни видят. Это его сила и его проклятие.
– Не было даже слухов о его прибытии.
– Не было. Он создал это ожидание сейчас, только что.
– Но тут много Вечных, как они… А! – понял Уильям. – Пока мы сидели в том пабе, пронесся слух о его прибытии, и все кинулись на концерт…
Эгиль кивнул.
– Почему же ты мне не сказал?
– Ты знал ровно то же, что они все. Тебе надо сюда прийти. Ты сюда пришел, разве нет? – Эгиль рассмеялся, и Уильям выдавил улыбку, задумавшись, а точно ли его друг – друг ему.
Вечер продолжался. Уильям общался с гостями, исподтишка разглядывая Гвинна, или – как он представился тут – князя Оболенского – аристократа из далекой России, который взял под крыло прекрасного музыканта. Он был ровно таким, каким его помнил Уильям. Внешне ему можно было дать от 28 до 35 лет, золотистые волосы были подстрижены и уложены так, как это только входило в моду. Белые панталоны облегали ноги, стройности которых могла позавидовать любая женщина. Костюм был тщательно продуман – от идеального узла галстука до цвета пуговиц. Уильям понимал, что скоро весь цвет Лондона будет ходить с такими стрижками, в таких костюмах и с такими галстуками.
Гвинн был… «Совершенен, вот правильное слово. Он совершенен, – думал Уильям. – И это совершенное зло! Равнодушное к твоей боли, живущее только для себя. Эгиль ошибается, они не друзья! Но при этом все эти люди и Вечные любят и желают его искренне, он даже не пытается внушить им это чувство. Ведь я же чувствую ненависть, значит, он больше не использует силу. Ублюдок и позер!» Уильям сжал кулаки от мысли, что эрл Годвин понимал, куда отправлял его, от мысли, что, зная многое о Гвинне, тот отдал своего принесшего клятву