Черное солнце. Анна Шнейдер
на Унтер-ден-Линден. Агна Кельнер не могла отказаться от такого места, не вызвав подозрений. К тому же, она устала от «бесполезного», – как ей казалось, – времяпрепровождения, а с помощью этой работы она наверняка узнает то, от чего Баве уже не сможет молча отмахнуться, – как он уже сделал это при получения нескольких шифровок, отправленных ему агентами. Если бы он только не поверил им, это было бы не так страшно. Но Баве фактически проигнорировал все, что они сообщили за последнее время: о готовящемся перевооружении Германии и о лагере! Тысячи пленных, люди, умирающие под пытками. Он же сам просил их подтвердить эту информацию. И они, рискуя жизнью, все проверили и отправили подтверждение этих негласных слухов.
Но Баве молчал. Только однажды, уже спустя какое-то время после получения серии донесений от Эдварда и Элисон, выдавая им очередное задание, он убежденно заметил, что «…это слишком невероятно, у Германии проанглийская позиция,
мы в хороших отношениях с их посольством. Таких лагерей просто не может быть».
Просто не может быть.
Эл со злостью растерла щеки.
На их предположения о том, что Дахау – лишь один из лагерей, и что в дальнейшем их может стать больше, – слишком уж удобной для Грубера и его сторонников была эта «мера воздействия», – Баве тоже ничего не ответил. Элис помнила, как прочитав отвлеченный ответ начальника, из которого следовало, что все сделанное ими было пустой тратой времени и сил, она заплакала. А потом пришла в такое бешенство, что когда услужливая Эльза спросила перед уходом, что фрау Кельнер хотела бы на завтрак, Элисон слишком спокойным тоном сообщила домработнице, что Агна и Харри Кельнер в ее услугах более не нуждаются.
При этих словах фрау Агны женщина побледнела, рот ее смешно раскрылся, видимо, желая произнести какие-то слова, а потом так же беззвучно закрылся, – словно у глубоководной рыбы, которая из-за давления воды живет с выпученными глазами, и оттого выглядит особенно глупо.
Вполне возможно, что Харри остановил бы Агну в этот момент. Но его не было дома, и бедная Эльза вынуждена была уйти из особняка Кельнеров с мыслями о том, что, окажись хозяин дома, он непременно бы поставил свою жену на место, защитив ее, Эльзу, от несправедливости злой фрау. Узнай она, что новость о ее увольнении действительно не обрадовала Кельнера, она наверняка была бы счастлива. Но недолго. Потому что злая маленькая фрау, даже не дослушав предостережение супруга о том, что это решение может иметь «последствия», стремительно подошла к Харри, и пылко сказала:
– Может быть, ты и привык, что за тобой следят. Но я не привыкла к тому, что, стоит мне выйти из спальни, она бросается в комнату, чтобы проверить простыни!
На этом разговор об Эльзе закончился. Харри нечего было возразить. Помолчав, он только спросил о новой прислуге, и Агна сухо сообщила ему, что знает девушку, которая с радостью согласится на эту должность. О том, что эта девушка – еврейка, которой уже однажды грозило гестапо, она тактично умолчала. Эдвард знал, что Элисон была права,