Достоевский / Dostoyevsky. Дон Нигро
На самом краю того, что человек знает, или думает, что знает, начинается огромная, иррациональная тьма, так похожая на пустоту между звездами, дожидающаяся, пока ты в нее свалишься.
АННА. Не следовало вам есть ту сосиску.
ДОСТОЕВСКИЙ. Не в сосиске дело.
АННА. Особенно после штруделя. Никогда не смешивайте тушеную капусту и сосиску со штруделем.
ДОСТОЕВСКИЙ. Дело не в капусте и штруделе. Я веду речь о природе сознания, о самопознании, которое включает все попытки человека осмыслить его.
АННА. Что произошло, когда вы съели сосиску в последний раз?
ДОСТОЕВСКИЙ. Может, хватит говорить о сосисках? Неужели вы не видите, что я на дне ада. Меня собирались расстрелять.
АННА. Кто собирался вас расстрелять?
ДОСТОЕВСКИЙ. Неважно. Это было давно.
АННА. Значит, сейчас вы в безопасности.
ДОСТОЕВСКИЙ. Я не в безопасности. Никто не может чувствовать себя в безопасности. Вся безопасность – иллюзия.
АННА. Может, вам лучше поспать. Поработаете утром.
ДОСТОЕВСКИЙ. Я не хочу спать. Что если я никогда не проснусь? Или если люди подумают, что я мертв и похоронят меня живым? Я могу проснуться в гробу, в двух метрах под землей. Если я не проснусь, не позволяйте хоронить меня. Оставьте в покое на неделю.
АННА. Грандиозно! Здесь и так запах, как от ног дьявола. Чего не хватает, так это трупа недельной свежести на кухонном столе. Может, лучше похоронить вас с горном. Если проснетесь, дунете в него. Или предложить скорбящим бить вас лопатой по голове, чтобы убедиться в вашей смерти. Выстроится очередь.
ДОСТОЕВСКИЙ. Это не смешно. Что может быть хуже, чем оказаться в гробу живым?
АННА. Работать у писателя?
ДОСТОЕВСКИЙ. Наверное, я кажусь вам безумным. Что мне сделать, чтобы вы поняли? Я просыпаюсь, а вокруг люди, и все смотрят на меня. Стаскивают меня по ступеням, бросают в карету и запирают в темнице на восемь месяцев. Некоторые впадают в отчаяние. Хранят гвоздь, чтобы повеситься на нем. Поначалу я думал, что стану одним из них. Но через какое-то время неизъяснимое спокойствие снизошло на меня. И из этого спокойствия великий огонь вспыхнул у меня в голове, как безумный лабиринт грез. (Тихая карусельная музыка, потом голоса людей из теней над ним, что-то шепчущие, иногда законченные фразы). Рассказы, стихотворения, романы, пьесы, эссе, все они роились в моей голове.
ДВОЙНИК (человек с картофельным мешком на голове). Проблема либералов в том, что они сентиментальны.
ГРУШЕНЬКА. Наступит день, когда он меня убьет.
СТАРИК КАРАМАЗОВ. СТОЛОВЫЕ ЛОЖКИ! СТОЛОВЫЕ ЛОЖКИ!
ДОСТОЕВСКИЙ. Персонажи тараторят, ландшафты, видения городских улиц, людей на них, как рыб в пруду, так много всего, что я, наверное, не успею все записать… Бог творения заполняет мою голову, чтобы передать мне все до того, как его разрушающий аспект сможет меня убить.
ДВОЙНИК. Когда мы возьмем власть, сентиментальности не будет.
ПОЛИНА. Спать с мужчиной, которого презираешь, иногда так сладко.
ЧЕРТ (пересекает сцену, держа в руках луну, похожую на очень большую булку). Если Бог умер, все дозволено. (Откусывает от луны