При этом важно подчеркнуть, что само по себе понятие тяжкого убийства не изменилось,[577] и рассмотренное деление затронуло лишь аспект наказания за данное преступление.[578] Как следствие, остался неизменным и подход к mens rea в тяжком убийстве по правилу о фелонии.
Вместе с тем на фоне общего сохранения блэкстоуновской концепции тяжкого убийства по правилу о фелонии в 1863 г. появляется весьма интересное дело, которым заложена основа так называемой «агентской» теории («agency» theory) последнего.[579] Важно вновь подчеркнуть, что хотя её теоретическое развитие принадлежит XX столетию, именно XIX веком она была порождена. Смысл агентской теории сводится к такому ограничению сферы действия нормы о тяжком убийстве по правилу о фелонии, при котором совершающий фелонию не может «быть признан виновным в убийстве, если деяние не является либо реально, либо конструктивно его деянием, а оно не может быть его деянием в обоих смыслах, если оно не совершено его собственными руками или кем-то ещё, действующим согласованно с ним или в способствование общему плану или цели».[580] Это означает, что если потерпевшим либо офицером сил правопорядка, либо посторонним лицом в ходе отражения посягательства, образующего фелонию или покушение на её совершение, причиняется смерть кому-либо (в том числе и одному из соучастников), то учиняющий фелонию не может нести уголовную ответственность за гибель человека по норме о тяжком убийстве по правилу о фелонии. Так называемой теории «непосредственной причины» («proximate cause» theory), противоположной агентской теории, ещё не существует, да и в отношении последней невозможно отойти сколь-нибудь дальше от простого факта её появления в середине XIX в., поскольку и её теоретическое обоснование, а также дальнейшее развитие, и аналогичный процесс в отношении соперничающей теории являются делом будущего. Опять же, предваряя последующий анализ, можно увязать рождение агентской теории с начинающейся сменой парадигм в теории mens rea, т. е. со сдвигом от социальноэтической сущности mens rea как ведущей её концептуальной характеристики в направлении более тонкого изучения конкретного психического состояния деятеля.
Обращаясь к последнему аспекту, через который в настоящем исследовании преломляется теория mens rea, следует сказать о том, что институт материально-правовых средств доказывания mens rea, если рассматривать его в целом, в своих теоретических основах в американском уголовном праве конца XVIII – конца XIX вв. не претерпевает значимых изменений.
Практикой почти безоговорочно воспринимается презумпция mens rea, сформулированная английским общим правом, в том числе и в аспекте бремени её полного опровержения, покоящемся на обвиняемом.[581]
В теории уголовного права Джордж Шарсвуд, глоссируя «Комментарии» Уильяма Блэкстоуна, следующим образом отражает рассматриваемую презумпцию, оговаривая при этом специфику её приложения к тяжким убийствам различных степеней:
«В
<p>577</p>
См., напр.: Grainger v. State, 13 Tenn. (5 Yerg.) 459 (1830), где, определяя злое предумышление, суд избрал фостеровскую дефиницию последнего, описав его как коренящееся в «сердце, потерянном для всякого социального порядка и непреоборимо склонном к злодеянию», Ibid, at р. 462; M’Whirt’s Case, 44 Va. (3 Gratt.) 594 (1846), где в обсуждение вопроса о тяжком и простом убийстве суд привлёк фостеровско-блэкстоуновско-истовскую характеристику данных преступлений, Ibid, at р. 604–607, сочтя предложенные указанными авторами принципы «решающими относительно характера рассматриваемого (в данном деле. – Г.Е.) убийства», ibid, at р. 607; Smith v. State, 33 Me. (3 Red.) 48 (1851), где суд, разграничивая тяжкое убийство по правилу о фелонии и простое убийство по правилу о мисдиминоре, прибегнул к фостеровской мысли: «Когда смерть воспоследует в ходе осуществления неправомерного замысла, без какого-либо намерения убить, содеянное будет или тяжким убийством, или простым, что зависит от того, было ли намеренное правонарушение фелонией или только мисдиминором», Ibid, at р. 55.
<p>578</p>
Ср.: «Они (эти законы. – Г.Е.) не изменяют границ преступления тяжкого убийства и не создают какое-то тяжкое убийство, которого не существовало прежде. Они просто проводят разделяющую линию через старую область и дают новые имена двум частям» (см.: Bishop J.P. Op. cit. Volume II. P. 551).
Ср. также: «… Этот акт (пенсильванский 1794 г. – Г.Е.) не определяет преступление тяжкого убийства, но отсылает к нему как к известному правонарушению; не меняет он – постольку, поскольку это касается тяжкого убийства первой степени – наказания, которое всегда заключалось в смертной казни. Всё, что он делает, так это определяет различные виды тяжкого убийства, которые должны быть ранжированы в различные классы и подвергаться различным наказаниям», White v. Commonwealth, 6 Binn. 179, 182–183 (Pa. 1813); «Статут, установивший степени тяжкого убийства, не создал какого-либо нового преступления или изменил дефиницию «тяжкого убийства», существовавшую в том виде, в каком она понималась общим правом…», Green
V. Commonwealth, 94 Mass. (12 Allen) 155, 170 (1866); Davis v. Utah Territory, 151 U.S. 262, 266–270 (1894) (аналогично); Bergemann v. Backer, 157 U.S. 655, 656–658 (1895) (аналогично).
Cp. уже более современную оценку: «… В 1794 г. Пенсильвания попыталась ослабить оковы права, сохранив смертную казнь лишь за «тяжкое убийство I степени»…», McGautha v. California, 402 U.S. 183, 198 (1971); «Из зафиксированной истории пенсильванского статута 1794 г. очевидно явствует, что… правильно охарактеризовать его скорее как способ фиксации степени (имеется в виду степени тяжкого убийства. – Г.Е.)… Пенсильванский статут 1794 г. толкуется в таком плане пенсильванскими судами…, и… сходные статуты в других штатах рассматриваются подобным же образом лишь как способы фиксации степени», People v. Dillon, 34 Cal. 3d 441, 464, 464 n. 9 (1983); «Акт 1809 г. (в Мэриленде, воспринявший пенсильванскую модель. – Г.Е.) не отменил концепции тяжкого убийства по общему праву, а просто разделил его на степени для целей наказания», Hardy v. State, 301 Md. 124, 137 (1984); «… В соответствии с правом Северной Каролины существует только одно преступление тяжкого убийства по общему праву, которое статутом (принятым первоначально в 1893 г. по пенсильванскому образцу. – Г.Е.) разделено на две степени», Hartman v. Lee, 283 F.3d 190, 2002 U.S. App. LEXIS 3448, *22 (4th Cir. 2002).
<p>579</p>
См.: Commonwealth v. Campbell, 89 Mass. (7 Allen) 541 (1863). В данном деле, согласно его фактам, в ходе подавления восстания воинскими подразделениями были сделаны ружейные залпы в собравшийся народ; в завязавшейся перестрелке был убит посторонний наблюдатель, причём осталось невыясненным, выстрел с какой стороны оказался фатальным. Один участник восстания был обвинён в тяжком убийстве этого прохожего, однако при инструктировании присяжных судьи Верховного Суда Массачусетса (Supreme Judicial Court), рассматривавшего дело по первой инстанции, указали, что осуждение за тяжкое убийство не может иметь места, если погибший был убит не восставшими, а воинским подразделением. Соответственно, присяжные оправдали обвиняемого.
<p>580</p>
Ibid, at р. 544.
Ср. современное формулирование агентской теории: «В соответствии с доктриной тяжкого убийства по правилу о фелонии совершающий фелонию не виновен в тяжком убийстве, когда убийство совершается лицом иным, нежели чем совершающий фелонию или его соучастники», Campbell v. State, 293 Md. 438, 443 (1982).
<p>581</p>
См., напр.: Pennsylvania v. Honeyman, Add. 147 (Pa. Allegh. Cty. Ct. 1793), где в решении вопроса о том, является ли содеянное тяжким убийством либо же простым, суд обратился к фостеровско-блэкстоунской характеристике mens rea первого: «Prima facie, каждое убийство является тяжким убийством, поскольку злой умысел презюмируется, если обвиняемый не докажет смягчающие обстоятельства, которые опровергают презумпцию злого умысла… Каждое волимое причинение смерти или каждое деяние, которое очевидно должно причинить вред, совершено с намерением причинить вред и без провокации и следствием которого является смерть, является тяжким убийством, поскольку презюмируется не провокация, а злой умысел. Право подразумевает злой умысел и обвиняемый должен доказать провокацию для опровержения презумпции злого умысла», Ibid, at р. 147–148; Commonwealth v. York, 50 Mass. (9 Met.) 93 (1845), где в обоснование распределения бремени доказывания в преступлении тяжкого убийства суд прибегнул к презумпции mens rea, сформировавшейся в общем праве Англии, которое «наши английские предки по изначальном основании колонии здесь… принесли… с собой…», Ibid, at р. 109–110; Commonwealth v. Drum, 58 Pa. 9 (1868), где суд указал, что «можно постановить как общее правило всякое убийство презюмирующимся злоумышленным…, доколе противное не выявится из доказательств. Как следствие, бремя смягчения преступления с тяжкого на простое убийство по доказанности учинения подсудимым деяния лежит на нём. Он должен доказать все обстоятельства смягчения или извинения…», Ibid, at р. 18.
