Страсть и бомба Лаврентия Берии. Александр Лапин
Трилиссеру и в показаниях по делу утверждает, что встретился с высланным из СССР Троцким. Очень долго говорили на общеполитические темы. И как пишет сам Блюмкин:
«Мое общее впечатление от нашего свидания было очень противоречиво. Помню, меня особенно поразила его мысль относительно возможности падения советского режима, но его личное обаяние и драматическая обстановка его жизни, полная незащищенности, отдельные, ловко подсунутые политические опасения – все это меня в моем тогдашнем состоянии взбудоражило».
– Слушай, давай экономь время! Без этих сентиментальностей. Явки, пароли, агентов давай.
– Он утверждал, что привез от Троцкого две книги для передачи жене и сводной сестре. В книгах этих было два письма, «написанные химически на страницах 103 и 329 прилагаемых при сем книг».
– И все?!
– Нет, не все. Блюмкин взялся налаживать связи между троцкистами в СССР и их лидером. Через Ригу, Европу в Константинополь. Фактически наш «демон революции» завербовал «черта революции» Блюмкина. По возвращении в Москву он был принят самим Менжинским и даже обедал у него.
– Вот-вот! То есть вполне возможно, что он не сам отправился к Троцкому. И скорее всего, он врет, как сивый мерин. Вполне возможно, было еще многое, но он решил изобразить фальшивое раскаяние в своих показаниях, чтобы запутать следствие и скрыть истинные причины его встреч. Скажи, а товарищу Сталину об этом деле известно?
– Да! Двадцать первого октября Ягода и Агранов направили Иосифу Виссарионовичу стенограмму показаний Блюмкина. Судя по пометкам, товарищ Сталин их внимательно прочел и особо отметил вот эти строки. Он даже отчеркнул их двумя чертами, а на полях написал комментарий: «Ха-ха-ха!»
– Дай-ка я почитаю! – Берия потянул бумагу с показаниями к себе.
«Вообще, во мне совершенно параллельно уживались чисто деловая преданность тому делу, которое мне было поручено, с моими личными колебаниями между троцкистской оппозицией и партией. Мне кажется, это психологически допустимо и является объективным залогом моей искренности, когда я это говорю».
Берия, оторвавшись от чтения, заключил:
– Лжет, подлец!
– Мне вообще-то кажется, – заметил Меркулов, – что товарищу Сталину они, Ягода, Трилиссер, Агранов, Бокий, ничего не рассказали о похождениях и показаниях Блюмкина о Тибете и «оружии богов». Они, судя по всему, предоставили ему только ту часть документов, которая касалась Троцкого. Об этом можно судить по постановлению по следственному делу Блюмкина, которое ОГПУ направило на утверждение Сталину 3 ноября 1929 года. Вот оно.
Меркулов принялся читать:
– «ЦК ВКП(б) Toe. Сталину. На основании заседания коллегии ОГПУ от 3 ноября…»
– он остановился и пояснил шефу: – С 1923 года на Лубянке получили право самим разбирать преступления, совершенные своими работниками. И выносить приговоры.
– Я знаю! – заметил Берия, вставший из-за стола и подошедший к окну.
– Так вот,
«признан