Я здесь живу. Мария Ботева
это наши говорят, в деревне. У него и лошади есть…
Костя говорит:
– Так ты и на лошади можешь ездить?
А Лёнчик:
– Не знаю, я только на Рыжем ездил. Рыжий смирный, старик уже. Так мне всегда его и дают, а на других я не пробовал… Михал Григорич, он говорит, хочет спокойным быть за ребят, поэтому только Рыжего можно брать, а Стрелу нельзя. И я не знаю, умею я на коне верхом или на одном только Рыжем…
Костик только хотел ещё что-то спросить, а Лёнчик сам спрашивает:
– А вы на сколько приехали?
Костя говорит:
– В пятницу – назад.
И вздыхает тяжко.
Как будто, если бы мы подольше оставались, он тоже бы с мальчишками стал в поле работать – за компанию.
Может, его и принял бы тот неизвестный нам Михаил Григорьевич. Костю бы научили грядки полоть и траву косить. А может, и на Рыжем бы дали прокатиться, Рыжий смирный. И Костя бы ездил на нём – только зачем, куда? Я толком не представляю. Люди здесь живут какой-то непонятной нам жизнью.
А Лёнчик что-то про нас не может понять.
– Подумать только, – говорит мне, – вы взяли и приехали в Липовку. Просто так – взяли и приехали.
Понятно же – мы не просто так. Мы с мамой. У мамы командировка. Но Лёне кажется, что мы какие-то особенные люди… Свободные как ветер.
19. Всё видно-слышно
Анна Ивановна во дворе была. Увидела нас – руками замахала:
– Ходите, где не нужно! Вот вас собакинские-то и отделали…
И смотрит на Лёнчика, чтоб он подтвердил: нечего далеко от дома уходить!
Лёнчик смешался:
– Это не собакинские, баб Ань… Мы же не знали…
Хозяйка поглядела озадаченно. Спрашивает Костю:
– Так что ж вы не сказали, что вы не собакинские?
И велела нам с ним в доме сидеть.
Лёнчик на свою работу пошёл.
Хозяйка тоже выскочила за калитку. И сразу вернулась с какой-то женщиной. Та прежде всего велела нам звать её «тёть-Светой», а после принялась ногу мою ощупывать.
Я сморщилась – думала, она сейчас её мять начнёт. Но тетя Света пробежалась по моей ступне и по лодыжке лёгкими пальчиками и сказала:
– Через день-два снова будешь прыгать.
И попросила у хозяйки лоскут, чтобы потуже перебинтовать.
Пока она бинтовала мою ногу, мама вернулась из Собакина. Сразу заахала, стала теребить меня и Костю. Спрашивает у хозяйки:
– Как думаете, есть смысл сходить к родителям этих хулиганов? Или там родители такие же, как дети?
Анна Ивановна плечами пожимает.
– Что родители? У Лёнчика родителя доставили прошлой осенью – в гробу. Макар Михалыча. На стройке, говорят, с лесов упал. В город на стройку наши подряжаются, до́ма не больно заработаешь…
Но маму ей так сразу не разжалобить. Она спрашивает:
– А мать у него есть? У Лёнчика вашего? Кто-то же отвечает за него?
Хозяйка ей:
– Да Лёнчик сам и за себя, и за мамку отвечает. Двое их с мамкой-то…
Наша мама теряется:
– А остальные, кто их бил… Нельзя ведь, чтобы это осталось