Точка замерзания крови. Андрей Дышев
запросто можно расклиниться.
– Что в них можно? – переспросил он, не оборачиваясь и не снижая темпа.
– Узнаешь, – многообещающе произнес я.
Бэл, не оборачиваясь, потрогал веревку, которой мы все были повязаны, но на всякий случай снизил скорость. Теперь он шел как по раннему льду, проверяя надежность снежной доски лыжной палкой.
Гельмут бодрился, и когда я оборачивался, приветственно вскидывал руку. Поднять ее высоко ему мешала страховочная обвязка и толстые складки пуховика. Получалось что-то вроде гитлеровского приветствия. Он напоминал какого-то выжившего из ума старого бойца вермахта, который потерялся в горах и до сих пор бродил по снегам в поисках своей дивизии.
Неприметный герой, похоже, горько сожалел о своей безумной выходке. Переход давался ему тяжелее всех, во всяком случае, об этом можно было судить по его движениям. Он дышал, широко раскрыв рот и высунув кончик языка, как охотничья собака, которая несколько часов кряду гонялась за зайцем. Ему не удавалось идти след в след, его шатало из стороны в сторону, и он заметно расширял нашу тропу. Мэд была намного выносливее его, опытнее, а по силе, пожалуй, превосходила своего деда.
Бэл объявил привал, когда все мы изрядно извалялись в снегу и устали. Мы уже сошли с белого поля цирка и спустились по контрфорсу вниз. Перепад высот между Ледовой базой и местом нашего привала составлял более километра. Здесь дышалось легче, и снег не был так сильно спрессован жестокими морозами.
Тенгиз первым начал разгружать рюкзак. Он вытащил оттуда банку сгущенки, галеты и шоколад, а Бэл пустил по кругу флягу с водой. Мы молча жевали, глядя на окружающие нас полукольцом ослепительные горы. Мэд почти ничего не съела, лишь выпила воды, встала, скинула с себя рюкзак, сняла с поясного карабина веревку, которой мы были связаны, и пошла к скальной гряде, наполовину засыпанной снегом.
Тенгиз, наблюдавший за ней, на всякий случай крикнул:
– Эй, фрау! А ну-ка, цурюк на место!
Мэд не обернулась.
– Пусть идет, – сказал Бэл. – Даме положено.
– А, черт! – выругался Тенгиз. – С этими дамами только одни проблемы.
Когда Мэд скрылась за скалами, он проворно вскочил на ноги, отошел на шаг в сторону и принялся ковыряться в сложных замках и пуговицах пуховых брюк.
– Умрешь тут, пока доберешься, – бормотал он, поливая струей снег.
Еще несколько минут мы лежали на рюкзаках, глядя в небо. От солнечного света, многократно усиленного зеркальной поверхностью гор, пощипывало кожу лица и рук. Если не прикрыть физиономию платком – сгореть можно в считанные минуты. Кожа на губах и носу потемнеет, станет трескаться, шелушиться, обнажая мокрые розовые пятна, и все лицо будет нестерпимо зудеть и жечь. Улыбаться, говорить и, тем более, умываться снегом, будет невозможно. Сквозь трещинки будет сочиться кровь, засыхая коричневыми корками.
Я приподнялся, достал из кармана черный шелковый платок и стал прилаживать его к нижней части лица. Бэл, взглянув на меня, качнул