Я ждал тебя…. Анна Пушкарева
чтобы денежки из тебя тянуть! А ты и молодец стараться, – ты их зарабатывал, а я их тратила со своими собутыльничками! Уж повеселила я их рассказами о тебе! Денег он мне больше не даст! Смотри-ка, напугал! А мне больше и не надо! Ничего от тебя не надо! Как и ты сам мне больше не нужен! Иди ты ко всем чертям! – тут она разразилась потоком слов не литературного стиля. – А ты мне поверил, дурак! Обвела тебя вокруг пальца, как сосунка!
Она, казалось, полностью насладилась своей изобретательностью. Во всяком случае, поток ее слов, наконец, иссяк, а опьянение снова брало свое. Она как будто вспомнила о каком-то неотложном деле и заковыляла прочь, уже, наверное, забыв про Антона. Только изредка еще она посылала проклятия, но, кажется, не в адрес Антона, а всему миру, самим небесам, содрогаясь в своей бессильной и смешной злобе.
– Не поверил… – поставил Антон точку в их разговоре полушепотом. Глаза у него почему-то горели. Э, парень, не собираешься же ты плакать!? – сказал он сам себе и тоже пошел прочь. Желваки ходили взад-вперед под натянутой, полупрозрачной кожей. Здоровая кисть самопроизвольно сжалась в кулак с такой силой, что посинели костяшки на пальцах. Антон ни о чем не думал; он отрешился от всех чувств…
Глава 10
С того случая прошло уже пять лет, а Антон всё хранил его в своем сердце. Зачем? Ну а зачем, к примеру, мы храним старые, уже не нужные вещи, просроченные лекарства и рецепты, поломанные игрушки из детства? Не потому, что они могут пригодиться, и не потому, что мы в них еще нуждаемся, но просто выбросить их не поднимается рука, – мешает какая-то таинственная связь с ними и какая-то сакральная память.
Антон говорил себе, что страдать глупо, всё с самого начала было ясно, и если он во что-то и позволил себе поверить, – так это в иллюзию. Сердце его так и не открылось этой женщине, не распознало в ней мать, – а помогал он ей не потому, что дурак, а потому, что пожалел ее. Ну что она видела в этой жизни? Хоть однажды кто-нибудь из ее дружков позаботился о том, чтобы ее одеть, согреть, накормить?
Пять лет прошло, как с куста, но в жизни Антона мало что поменялось. Интересно, если бы он сейчас умер, – думал он однажды ночью, лежа в своей влажной постели, – как скоро бы его обнаружили? Кто пришел бы попрощаться с ним? Кто бы похоронил его? Ну, обнаружили бы, наверное, быстро, – потому что он непременно кому-нибудь да понадобился бы. Но его похороны были бы чистой необходимостью, тягостной, кстати, для администрации детского дома. Сами похороны были бы скромненькие, очень упрощенные, – но, по правде сказать, Антон и хотел бы, чтобы они такими были. Без лишних людей, без лишних церемоний, без лишней суеты. Ему, разве что, хотелось, чтобы в последний путь его проводил кто-нибудь действительно неравнодушный, родная душа.
Отношений с девушкой у Антона никогда не было. Не то, чтобы он боялся и сторонился представительниц противоположного пола, – так сложилось, что в тех условиях, в которых он жил, в тех сферах,