Великая война и деколонизация Российской империи. Джошуа Санборн
войны и в последующие годы стремительно развивался.
Сдвиг от идеи великодержавного империализма к модели колонизации и деколонизации позволяет нам увидеть военные события в новом свете; эта же модель дает нам свежие идеи относительно развития явления, которое обычно обозначают как «расцвет национализма» в Восточной Европе. Опять-таки, изучение национализма в Восточной Европе занимало важное место в литературе о войне. В частности, исследователи империи Габсбургов в довоенный и послевоенный периоды часто обращаются к проблемам и политическим чаяниям отдельных этнических групп, и многие заключают, что мультиэтничная империя в конечном итоге несостоятельна как современное государство[7]. Ученые высказывают аналогичные суждения и о Российской империи [Бахтурина 2004: 3]. Такое прочтение предполагает, что подъем национализма оказал столь сильное давление на имперские государства, что последние вынуждены были принимать еще более отчаянные меры для сдерживания националистических движений. Война притушила эти стремления к независимости, но когда перед империями забрезжило поражение, националистические группы заговорили на языке самоопределения, чтобы добиться в Париже политического признания.
Подобная интерпретация является не столько неверной, сколько неполной. Она придает слишком большое значение ранним процессам становления и развития этнического сознания и переоценивает роль пропагандистов национальной идеи. Что важнее, национально-освободительная модель проблематична, поскольку исходит из предпосылки, что это прежде всего процесс перехода от колониальной зависимости к национальному суверенитету и, следовательно, основная битва происходит между нацией, желающей свободы, и империей, стремящейся сохранить контроль.
Основание этой модели, как мы увидим, недостаточно прочно, чтобы объяснить сложные политические и военные процессы, ведущие к независимости, подверженные сильному влиянию яростных сражений между предполагаемыми представителями одной нации и глубоких связей с региональными и глобальными силами, отличными от империи, которую эти процессы затрагивают напрямую. Национально-освободительная модель оказывается еще менее полезной, если пытаться объяснить, почему конфликт продолжается и даже часто наращивает интенсивность после достижения национальной независимости. Также можно отметить, что многие реальные государства, возникшие в ходе Первой мировой войны, были по сути многонациональными. Как следует из их названий, Чехословакия, Королевство сербов, хорватов и словенцев и Союз Советских Социалистических Республик включали в себя ряд политически осознанных национальностей. Несмотря на свое название, Польша тоже являлась многонациональным государством (особенно в межвоенный период). Правда, практически каждое политическое движение прошлого столетия, заинтересованное в деколонизации, сделало выбор в пользу национального дискурса, и это имело мощные последствия
Таких примеров в литературе XX века существует множество. Примеры
XXI столетия см. [Океу 2001]. Марк Корнуолл высказывает неоднозначное мнение о том, что национальный вопрос в армии был раздут в начале войны своекорыстным генералитетом, однако приобрел большую важность в последние два военных года, когда подданные Габсбургов восстали одновременно и против войны, и против старого режима [Cornwall 1997].